Подписаться RSS 2.0 |  Реклама на портале
Контакты  |  Статистика  |  Обратная связь
Поиск по сайту: Расширенный поиск по сайту
Регистрация на сайте
Авторизация

 
 
 
   Чужой компьютер
  • Напомнить пароль?


    Навигация


    Важные темы

    Они испугались, задергались: пошли чередой несогласованные, алогичные, противоречащие друг другу


    Многополярный мир как лекарство от вампиров Провалившись в попытках открыть против России второй


    В первые часы после трагедии в «Крокус Сити Холле», где жертвами террористов, по данным на момент


    Противостояние Ансар Аллах с официально признанными властями так бы и шло, ни шатко, ни валко - но


    В Америке стали пугать детей бабайкой Си и бабайкой Путиным - вот не будешь жрать свои


    Реклама









    » Cтраны БРИК: элитообразование и внутриэлитные расколы относительно характера, направлений и скорости модернизации

    | 29 апреля 2015 | Аналитика | | Просмотров: 920 | автор: MGM

    Гаман-Голутвина Оксана Викторовна – профессор Российской академии государственной службы при Президенте РФ и Московского государственного института международных отношений (Университета) МИД РФ, доктор политических наук.

     

    Cтраны БРИК: элитообразование и внутриэлитные расколы относительно характера, направлений и скорости модернизации

    Анализ опыта стран БРИК показывает, что нет единой модели, обеспечивающей качественный экономический результат при любых обстоятельствах. Подтвердилась нетождественность понятий роста и развития: последнее, помимо улучшения количественных показателей, предполагает качественное развитие ключевых социальных параметров. Важнейшие среди них: высокий уровень человеческого развития, технологический и научный потенциал экономики, расходы на НИОКР.

    Предметом рассмотрения в рамках данного текста станут особенности организации властных элит в странах БРИК. Внимание к данному феномену естественно и определено тем, что именно элиты представляют собой ключевой элемент системы управления, который играет определяющую роль в любом состоянии системы, а тем более на стадии ее существенной трансформации. Именно существенной трансформацией в государствах БРИК стали процессы модернизации в конце ХХ – начале XXI вв., результатом которых явилось значительное возрастание экономической мощи и политического влияния стран данной группы. Представлению об определяющей роли элит, на наш взгляд, не противоречит тот факт, что в ряде из перечисленных стран (прежде всего, Российской Федерации и Бразилии) процессы модернизации в той или иной мере частично пересекались с процессами демократизации: несмотря на действительно имевший место факт большей вовлеченности массовых групп в политику в России и Бразилии по сравнению с предшествовавшим модернизации периодом, именно элиты были и остаются субъектом принятия стратегических решений. Более, сами импульсы модернизации во всех странах группы России и Бразилии (так же, как и в КНК и Индии) были инициированы сверху.

    Каковы особенности рекрутирования и ротации политических элит, позволившие им стать ключевыми акторами модернизации?

    Необходимым условием валидности процедуры и результатов данного анализа является методологическое обоснование принципиальной возможности сопоставления политических элит стран БРИК: общая для сравнительной политологии проблема сравнимости обретает особую остроту в связи с неочевидностью оснований и критериев сопоставления в данном случае.

    Государства-члена по БРИК чрезвычайно разнятся по историческому генезису и социальному опыту, моделям политического развития и социальной структуре, экономическому развитию и внешнеполитическим приоритетам. Не случайно о данной группе стран порой говорят, что их не объединяет ничего, кроме аббревиатуры БРИК... На наш взгляд, последнее суждение неточно: хотя автор термина [O'Neill 2003] в 2001 году не предполагал какого-либо интеграционного измерения данной группы стран, рассматривая её скорее, как список быстро развивающихся экономик, в настоящее время ясно, что БРИК – это объективная геополитическая реальность.

    Можно назвать целый ряд общих для всех членов БРИК характеристик, которые включают два блока показателей. Первый характеризует статичные показатели: значительные масштабы территории (все члены группы входят в категорию наиболее обширных по территории стран мира) и населения (в этом отношении особое место занимают Китай и Индия, суммарное население которых составляет более трети населения всего мира); все члены группы обладают значимыми (хотя и различными по объёму и роли в экономическом развитии) природными ресурсами (выделяется Россия, на территории которой находятся около 30 % мировых запасов полезных ископаемых мира), что даёт основание исследователям для определения данной группы стран как стран-гигантов.

    Второй блок показателей характеризует динамику эволюции членов группы: все страны БРИК, имея средний уровень доходов на душу населения между самыми богатыми и самыми бедными государствами, демонстрируют высокую динамику догоняющего роста (темпы роста ВВП равны или превосходят среднемировые), осуществляют масштабные институциональные и структурные преобразования, способствующие их активному включению в мирохозяйственные связи (глобальные ТНК осваивают рынки стран БРИК, а местные компании выходят на внешний рынок), обладают значительным потенциалом роста в средне- и долгосрочной перспективе [Vercueil 2011: 9-10].

    Как правило, всех членов группы относят к категории стран догоняющего развития, приступивших на исходе ХХ в. к осуществлению масштабных модернизационных преобразований и настойчиво стремящихся преодолеть периферийный статус, нарастить свое политическое влияние в мировой международной системе и стать полноценными субъектами мировой политики первого ряда (в случае России – сохранить политическое влияние). Правда, реформы в Китае начались в конце 1970-х гг., а в Индии, Бразилии, России – в начале 1990х. гг., хотя процессы демократизации в последних двух случаях начались в 1985 г. в условиях разнонаправленных тенденций: в Бразилии имел место экономический рост – в течение 1970-80 гг. ВВП Бразилии увеличился на 50 %, причём этот рост был достигнут в условиях режима военной диктатуры). В СССР, несмотря на политическую модернизацию (демократизацию), имело место замедление темпов развития.

    Таким образом, применительно к странам БРИК уместно говорить о переплетении военных, политических, экономических и культурных факторов. Именно такой случай представляет собой БРИК, группа, в которой страны дополняют друг друга, позволяя системе приобрести качества ранее недоступные отдельным членам, и, следовательно, выйти на принципиально иной уровень, уровень глобального центра силы.

    Полагаем, что рассмотрение соотношения «веса» каждой из стран внутри группы БРИК может подсказать логику анализа их политических элит.

    Наиболее динамично развивающейся экономикой из стран БРИК является Китай, который по совокупному национальному богатству в долларовом выражении, при учёте нынешних темпов развития, к 2020 году может выйти на второе место в мире. Уже сейчас Китай по объёму ВВП располагается на втором месте в мире. Учитывая чрезвычайно дешёвые человеческий ресурс и общую невысокую стоимость жизни, экономика Китая уже к середине века будет крупнейшей в плане потребления. Примерно к этому времени Китай может достичь по уровню дохода на душу населения уровня развитых стран (в том числе за счёт внешней торговли, объем которой, подкрепляемый протекционистскими мерами, с 2002 года в среднем увеличиваются на 20% ежегодно) [1]. Следует упомянуть так же ещё один немаловажный сюжет – укрепление банковской системы Китая и накопление им колоссальных валютных резервов. С учётом коммерческих банков КНР и Гонг-Конга валютные резервы составляют более половины всех циркулирующих за пределами США активов. Народный Банк Китай является одним из основных инвесторов в ценные бумаги США. Это может означать, что курс доллара будет во многом зависеть от экономической политики данного региона [2]. Также с некоторых пор Китай стоит на первом месте среди стран, с которыми США имеют дефицит торгового баланса США, который в 2006 г. приблизился к 100 % отметке и составил порядка 30 % от всего торгового дефицита США.

    К экономической составляющей добавляется постепенно усиливающаяся военная и научная мощь государства. В Китае стремительно растёт количество защищённых докторских диссертаций [3] и одновременно сокращается количество аспирантов защитивших докторские диссертации в США. Данный факт свидетельствует об успешном противодействии «утечке умов» и накоплении серьёзного научно-исследовательского потенциала. Так же не стоит забывать, что Китай является легитимным обладателем ядерного оружия, располагает средствами его доставки, а с 2003 года ещё и собственным космическим комплексом [4]. Ко всему прочему Китай является постоянным членом Совета Безопасности ООН, что позволяет ему играть важную роль на мировой арене.

    Одновременно с Китаем восходит звезда другой древнейшей цивилизации – Индии. Уже к 2020 году экономика Индии будет сопоставима с экономикой крупных европейских стран, при этом весьма вероятны более высокие темпы роста в сравнении со своими азиатскими соседями, в том числе при удачном стечении обстоятельств Индия способна развиваться даже быстрее Китая. При сохранении среднегодового темпа роста в 6.2 % в ближайшие несколько десятилетий вполне вероятен выход на третье место в мире по уровню ВВП.

    При сохранении существующих тенденций развития, объем экономики Индии уже к 2025 может достигнет 60 % объёма экономики США. Весьма выгодное положение занимает государство и среди стран группы БРИК. Данный факт объясняется большим резервом трудоспособного населения Индии, и тем, что его средний возраст снижается незначительно.

    На данный момент по объёму золотовалютных резервов Индии занимает 5 место в мире после КНР, Японии, Евросоюза и России. Успехи Индии не прошли незамеченными. Так аналитики Goldman Sachs в отчете «India's Rising Growth Potential» отметили что влияние Индии на мировую экономику следует пересмотреть, с учётом новых факторов её развития [5]. В отчёте отмечаются общий тренд на модернизацию, урбанизацию [6], наращивание научного потенциала. Для этого власти организовали практически с нуля вторую в мире IT-индустрию в окрестностях города Бангалор, сопроводив данное решение введением фактически оффшорных зон.

    В дополнение к вышесказанному, Индия является обладателем ядерного оружия и не входит в систему договоров по нераспространению. Так же в последнее время активизировались программы по наращиванию вооружений, в рамках которых Индия успешно взаимодействует с Россией.

    Третьим звеном группы БРИК является Бразилия. Эта страна, возможно, наиболее неоднозначно оценивается большинством аналитиков. С одной стороны это государство с уровнем ВВП в более 2 триллионов по ППС занимает 9-10 место по величине экономики [7]. По величине золотовалютных резервов (более 200 млрд. долларов) Бразилия находится на 7 месте в мире. С другой стороны темпы развития Бразилии и как следствие инвестиционная привлекательность находится на последнем месте среди стран группы БРИК. Бразилия по подсчётам независимых экспертов, несмотря на рост капитализации рынка, уступает Мексике, которая по совокупным показателям стабильности и роста вплотную приближается к России [8].

    Несмотря на указанные сомнения, Бразилия остаётся самой развитой страной латино-американского региона, с наиболее диверсифицированной экономикой и высоким потенциалом. Бразилия обладает достаточным количеством трудовых и природных ресурсов, крупным промышленным и банковским сектором, является основой экономического объединения Меркосур и в целом претендует на роль регионального лидера, к тому же активно лоббирует реформу ООН, с тем, чтобы войти в Совет Безопасности на правах постоянного члена.

    В последние годы в Бразилии активно растёт наукоемкое производство, осваиваются спутниковые технологии. Бразилия активно сотрудничает с Россией в осуществлении космической программы (прежде всего в области консультирования научного персонала, и модернизации ракетоносителей), потенциально готова к использованию российской спутниковой системы ГЛОНАС. К приобретению ядерного потенциала страна не стремится.

    Исходя из приведённых данных, очевидно, что страны БРИК обладают достаточным экономическим, военным, демографическим и научно-техническим потенциалом для успешной конкуренции с ведущими западными экономиками и прежде всего США. Осталось ответить на последний, возможно наиболее важный вопрос: каково место современной России в этой группировке?

    Изначально в момент конструирования термина, и вплоть до начала кризиса 20082009 гг. объективность включения России в группу БРИК вопросов не вызывала. С 1998 года средние темпы роста ВВП составляли более 6.7 % в год, средний прирост инвестиций на 10 % в год, удалось справиться с инфляцией [9]. К августу 2008 года федеральные резервы составили внушительную величину практически в 600 млрд. долларов [10]. Экономическую эйфорию поддерживал небывалый рост цен на нефть, выросший с менее, чем 50 долларов за баррель в 2006 году, до более 120 долларов в середине 2008. Пиковые же значения колебаний на мировой финансовой бирже достигали 140 долларов за баррель [11].

    Однако по итогам кризиса 2008-2009 гг. позиции России как в мировом масштабе, так и в рамках группы БРИК несколько ослабели, снизились темпы роста [12], была израсходована значительная часть федеральных резервов [13]. Свой отпечаток накладывает и падение цен на нефть до уровня двухлетней давности, которая привела к необходимости пересчёта доходной части бюджета.

    В условиях мирового кризиса 2008-2009 гг. отечественная экономика продемонстрировала крайнюю уязвимость и неустойчивость. По сопоставимым данным Международного валютного фонда, рост ВВП в 2008 году на уровне 5,6 % сменился в России в этом году падением с темпом 6,5 %. Другими словами, относительный спад превысил в России минус 12 %, что является абсолютным мировым рекордом для крупных экономик. Для сравнения: в США относительный спад составляет всего минус 3,7 %, в Китае – 1,5 %, в Индии – 1,9 %. В еврозоне относительный спад составляет минус 6,5 %, в Бразилии – 6,4 %, а в странах СНГ (за исключением России) – минус 9,3 %. Другими словами, в мире нет ни одной крупной экономики, которая могла бы сравниться с Россией по темпам падения после начала кризиса [Сергеев 2009].

    Некоторые рейтинговые агентства поспешили сделать из сложившейся ситуации довольно резкие выводы вплоть до отделения России и Бразилии от Китая и Индии в прогнозировании развития мирового хозяйства [14]. Однако аналитики не учли всего комплекса сложившихся связей между государствами группы и сильного потенциала входящих в него экономик. Несмотря на значительные расходы федеральных резервов, серьёзный кризис удалось преодолеть, не была допущена дезорганизация банковской системы, с помощью плавной девальвации рубля повысилась конкурентоспособность российских экспортных предприятий. К тому же мировой кризис повлиял не только на Российскую Федерацию, относительный спад почувствовали все серьёзные мировые игроки. Соединенным Штатам не оставалось иного выхода кроме выкупа государством просроченных долговых обязательств крупнейших инвестиционных банков страны.

    Вместе с тем Российская Федерация по-прежнему сохраняет 7 место по совокупному объёму экономики в мире, она располагается на 4 месте по уровню золотовалютных резервов, на 3 месте по уровню инвестиционной привлекательности из всех развивающихся экономик. Немаловажен и военный аспект: Россия обладает одним из крупнейших ядерных потенциалов в мире, развитым военно-промышленным комплексом, космическими и спутниковыми технологиями. В данной области проводится тесное партнерство, прежде всего, со странами БРИК: совместные космические программы с Китаем и Бразилией, поставки новейшего вооружения всем странам – партнёрам, проведение совместных военных учений [15]. Поддержка России может оказаться весомым аргументом в обсуждении реформы ООН, и потенциально возможном расширении состава Совета Безопасности.

    Таким образом, очевиден тот факт, что по объективным показателям Российская Федерация занимает одну из ведущих позиций в группе БРИК, и получает от сотрудничества значительные выгоды. Однако с точки зрения соотношения, с одной стороны, стартовых позиций и потенциала модернизации, а с другой стороны, – достигнутых результатов Россия предстаёт «слабым звеном» БРИК: стартовые условия модернизации РФ в начале 1990-х гг. были несопоставимо более сильными, чем аналогичные показатели КНР, Индии и Бразилии (о чем свидетельствует хотя бы такой показательный и «многосоставный» индикатор, как унаследованный от СССР сверхдержавный статус), однако качественные характеристики и динамизм достигнутых результатов в их относительном выражении значительно уступают партнёрам по БРИК. Это даёт основания предположить, что истоки относительной слабости России как развивающейся экономики определены недостаточной эффективностью субъективного фактора, то есть неэффективностью управленческой деятельности элит, чтобы провести сопоставление особенностей российской модернизации с характеристиками реализации аналогичных проектов в трех других странах БРИК для выявления истоков низкой эффективности российской модернизации в ее субъектном измерении.

    Опыт модернизаций в Бразилии и России

    Наибольшее число сходных черт прослеживается в случае сопоставления российского и бразильского случаев.

    Бразилия, как и Россия, имеет авторитаризм в недавнем прошлом: в 1964-1985 гг. у власти в Бразилии находились установившие режим репрессивной диктатуры военные. Даже начало масштабных политико-экономических сдвигов в нашей стране России и Бразилии совпадают: в 1985 г. в СССР началась перестройка, а в Бразилии – было сформировано первое после военного режима гражданское правительство, как совпадает и время старта рыночных реформ: в обеих странах они начались в 1991-1992 гг.

    Среди сближающих процессы модернизации в России и Бразилии характеристик наиболее значимыми являются следующие.

    Импульсы модернизации и в России, и в Бразилии исходили сверху: и в СССР в середине 1980-х гг., и в Российской Федерации в начале 1990-х гг. инициаторами демократизации явилось высшее политическое руководство страны.

    Традиционными пулами рекрутирования политических элит в Бразилии, как и в пореформенной России были государственный аппарат, региональные администрации, политические партии и общественно-политические движения, крупный бизнес – федерального и регионального уровня, университетская среда; в Бразилии до 1985 г. – важнейшим институтом рекрутирования политического руководства была армия. Достоинством существующей системы рекрутирования и ротации является режим реальной политической конкуренции, в рамках которой существенное значение имеют позиции крупного национального капитала и транснациональный бизнес. Наиболее значимыми механизмами карьерного продвижения являются конкурентные выборы, в ходе которых особое значение имеют имиджевые технологии, основанные на медиатизации имиджа лидера (примером может служить избирательная кампания 1989 г., которая принесла успех малоизвестному до того провинциальному предпринимателю Ф. Коллору); публичная политическая деятельность; общественная популярность (особенно в случае обладания харизмой, как это было с Лулой); профессиональная компетентность (как в случае Кардозу, осуществившего обуздавшего гиперинфляцию знаменитый План Реал), но также механизмы негативной селекции, как протекционизм и коррупция.

    Главные черты сходства модернизационных процессов в двух странах определялись совпадающими концепциями и стратегиями модернизации: и в Бразилии, и в России начала 1990-х гг. методологической рамкой осуществления модернизации стал неолиберальный экономический курс в формате «шоковой терапии». Российские реформаторы не раз отмечали, что важнейшей целью ускоренной приватизации была не экономическая эффективность, а цели социально-политического характера, а именно: создание социальной базы новой политической власти. Как и в России начала 1990-х гг., политика «шоковой терапии» в Бразилии была продиктована установками элиты на осуществление эпохальных перемен одномоментно, что воскрешает в памяти попытки Н. Хрущева построить коммунизм за двадцать лет. Эти попытки были определены западными наблюдателями как попытки «перепрыгнуть пропасть в два прыжка», как новое издание известной из китайского опыта «политики большого скачка».

    Идентичными в обеих странах были и методы реализации «шоковой терапии» – преимущественно директивными авторитарными методами (в случае России достаточно упомянуть расстрел в Москве в октябре 1993 г. здания отечественного парламента, депутаты которого, реагируя на потребности массовых групп в смягчении последствий радикальных экономических реформ, не согласились в концепцией радикального реформирования, продвигавшегося президентом РФ Б. Ельциным). В обеих странах использование силовых методов проведения политики экономической либерализации проистекали из стремления элит осуществить демократический транзит недемократическими методами и представляли собой своего рода «большой скачок», что «весьма показательно для обществ, не имевших длительного демократического опыта и характеризовавшихся сильной традиционалистской установкой», отмечает известный российский исследователь-бразилианист Л.С. Окунева [Окунева 2008: 347].

    Предсказуемо совпали в обеих странах и результаты «шоковой терапии»: в ходе проводившейся президентом Ф. Коллором в 1991-1992 гг. масштабной и форсированной политики «шоковой терапии» стало резкое усиление социальной поляризации, увеличение доли традиционно бедных и появление феномена «новых бедных», маргинализации целых социальных слоёв и пауперизация ряда социальных групп, численное увеличение категории «социально исключённых» (беднейших из беднейших). Эта политика ущемила экономические интересы не только массовых бедных групп, но также средних слоёв, включая предпринимателей. Если учесть, что удельный вес живущих за чертой бедности в Бразилии колеблется между 40 % и 60 % (в зависимости от методики подсчёта), то ущемление интересов средних слоев привело к значительному сужению социальной базы режима, политической дестабилизации, переформатированию внутриэлитных отношений и резкому их обострению.

    Осуществление рыночных реформ усилило размежевания в среде и бразильских, и российских элит. Линии элитных расколов в обеих странах были разнообразными; большинство их в двух странах совпадали. Прежде всего, это раскол по линии ветвей власти. В России этим конфликтом было отмечено начало 1990-х гг. В Бразилии выражением усиления этого раскола стал при президенте Ф. Коллоре конфликт исполнительной и законодательной ветвями власти – президента и парламента: «Правительство и парламент превратились в два конфронтационных лагеря: президент правил с помощью актов временного действия («декрет-законов»), а Конгресс при любом удобном случае налагал на них вето [там же: 348].

    Данный конфликт стал не последним по значимости обстоятельством, способствовавшим импичменту президента Ф. Коллора: в сентябре 1992 г. 441 депутат при 38 голосах «против» проголосовали за отстранение Коллора от власти. И хотя главной причиной импичмента были коррупционные обвинения – за два с половиной года у власти Коллор и его ближайшее окружение погрязли в коррупции, факты которой были публично доказаны, – предшествовавшие коррупционному скандалу конфликты в отношениях президента и парламента не способствовали политическому выживанию Коллора.

    Конфликт президента и парламента в России был ещё более острым и завершился, как было отмечено выше, расстрелом здания парламента.

    Другим значимым расколом внутри бразильских элит, как и в России, стала линия центр-регионы. Правда, есть и отличие: в России усиление влияние региональных лидеров носило кратковременный характер (оно существенно возросло в 1990-е гг., что стало уникальной особенностью данного период: исторически российское государство было централизованным): уже в начале 2000-х гг. центральная власть вернула себе утраченный было приоритет в отношениях с региональными руководителями. В Бразилии значительные на протяжении всего ХХ в. обширные полномочия региональных властей оставались константой и были непоколебимы даже в условиях военной диктатуры. В условиях политической и экономической турбулентности 1990-х гг. влияние региональных элит ещё больше возросло и сопровождалось в Бразилии (как и в России) усилением центробежных, а порой и сепаратистских тенденций. Нередкими были открытые конфликты региональных и федеральных властей, причём эти конфликты обретали такую остроту, что региональные руководители (а иногда и муниципальные власти) говорили с центром исключительно посредством ультиматумов, что способствовало повышению их популярности в своих провинциях и городах, но дестабилизировало политическую ситуацию в стране. Наиболее значимым проявлением раскола элит по линии центр-регионы в Бразилии стал возникший в январе 1999 г. конфликт между губернатором штата Минас-Жерайс И. Франку и федеральным правительством, когда губернатор приостановил выплату налоговых платежей федеральному центру. Этот конфликт не только вызвал серьёзный экономический кризис внутри страны, но даже вышел за ее пределы, вызвав международный финансовый кризис. В России наиболее острым проявлением противостояния региональных и федеральных властей стал конфликт в Чечне, вылившийся в две полноценные военные кампании [16]. Таким образом, в России конфликт уровней власти – как и противостояние ветвей власти – также сопровождался использованием военной силы.

    В упомянутых конфликтах ветвей и уровней власти проявились незрелость политической культуры элит обеих стран – неготовность к компромиссу и неразвитость культуры диалога. Исследователи отмечают, что в позициях бразильских парламентариев «превалировали не общенациональные, а региональные устремления, защита интересов отдельных кланов и групп, личных интересов депутатов» [там же: 374]. Аналогичной выглядит характеристика и российских депутатов. Проведённое под руководством автора этих строк исследование эволюции и персонального состава депутатского корпуса РФ в рамках общеевропейского проекта «Парламентское представительство в Европе: рекрутирование и карьеры законодателей» [Best, Cotta 2000, 2007; Gaman-Golutvina; Semenova, Edinger and Best 2014] показало, что соотношение национальных, региональных и личных интересов в законотворческой деятельности не было оптимальным: личные и корпоративные интересы депутатов нередко брали верх по отношению к общенациональным [Гаман-Голутвина 2006а, 2006b] [17].

    Ещё одним значимым расколом в среде элит – на сей раз экономических, – который составляет сходство противоречивых процессов модернизации в России и Бразилии, стали размежевания между национально ориентированным бизнесом и компрадорскими силами. Кроме того, в обеих странах совпадает конфигурация факторов экономического успеха – условием бизнес-успеха являются покровительство политического руководства: «Вместо децентрализации и создания свободной и конкурентной экономики в латиноамериканском и российском случаях сложился такой тип капитализма, когда «успех той или иной кампании всецело зависит от ее политических связей наверху», – отмечает перуанский исследователь А. Варгас [Варгас 2006: 109]. Неудивительно, что в условиях данной системы коррупция становится повседневной практикой. Причём характерно, что победить эту болезнь в Бразилии не смогли ни правые, ни левые: не только Коллор в 1992 г. был отстранён от власти в результате коррупционного скандала, но и в период президентства Лулы неоднократно вспыхивали коррупционные скандалы (в 2004 г. разгорелось «дело Валдомиру», затронувшее влиятельные фигуры правительства Лулы; в 2005-06 гг. коррупционные скандалы относительно привлечения голосов оппозиционных депутатов парламента посредством ежемесячных им выплат повлекли отставки ключевых политиков правительства Лулы). Коррупция является проявлением более общей проблемы – обширного в обеих странах неформального сектора экономики и системы теневых отношений, в том числе откровенно криминальных.

    Устойчивость теневых отношений определена не в последнюю очередь рядом присущих бразильским и отечественным бизнес-элитам особенностей сознания и поведения, находящих особенно заметное отражение в их поведении в периоды кризисов. В частности, исследователи бразильского опыта фиксируют феномены «инфляционистского сознания» и «инфляционистской культуры», которые означает «возможность процветать не за счёт предпринимательского риска, производственных инвестиций, а за счёт манипулирования обусловленной высокой инфляцией разницей в курсах валют, за счёт биржевых спекуляций, игры на финансовой неразберихе» [Окунева 2008: 374-375]. Аналогичные явления имели место в России в 1992-1994 гг., 1998 г., 2008-2009 гг. В частности, в 2008-2009 гг. наибольшие суммы бюджетных средств были выделены правительством РФ для спасения отечественной банковской системы, тогда как средства для поддержки реального сектора экономики были несопоставимо более скромными. Но даже эти ограниченные средства не доходили до реальных предприятий – они использовались банками для игры на финансовом рынке. Таким образом, феномены «инфляционистского сознания» и «инфляционистской культуры» равно характерны и для Бразилии, и для России. Можно предположить, что феномены «инфляционистского сознания» и «инфляционистской культуры» являются элементами более общей проблемы, а именно – неразвитости политического сознания и политической культуры экономического класса, всецело зацикленного на узкопартикулярных сиюминутных интересах и «коротких» целях. И в этом видится существенный ограничитель полноценных процессов модернизации и демократизации в обеих странах.

    Но главный раскол в среде бразильских элит – это раскол относительно повестки модернизации, ее приоритетов и направлений, а также по вопросу соотношения модернизации и демократизации. Данные расколы имели формат вызова: возможно ли совмещение неолиберальной политики с реализацией активной социальной политикой? Поскольку в качестве главного инструмента смягчения негативных последствий неолиберального курса рассматривалось государство, это определило смещение в центр общественных дискуссий вопроса о роли государства в условиях глобализации, о трансформации его полномочий и функций, о роли в процессах модернизации и демократизации, о конфигурации способствующего модернизации политического режима.

    Подчеркнём специфическую конфигурацию данного раскола. Как известно, в Бразилии, как и в большинстве стран региона, размежевание между правыми и левыми флангами политического спектра является одной из наиболее значимых демаркационных линий, что определено наличием мощных левых сил: не случайно на рубеже XX и XXI в Латинской Америке произошёл знаменитый «левый поворот». Раскол в бразильских элитах не повторяет буквально раскол между правыми и левыми, он сложнее: так, придя к власти, Лула не смог отказаться оказаться проведения экономического курса, близкого по содержанию к тому, что проводил его предшественник у власти Кардозу. Известный отечественный исследователь-бразилианист Л. Окунева называет это «драмой левых у власти»: придя к власти, убеждённый сторонник левых идей Лула вынужден был проводить политику, не вписывающуюся в каноны левых экономических теорий.

    Различные лидеры страны давали отличные ответы на эти «проклятые» вопросы бразильской модернизации. Если Ф. Коллор (1989-1992) делал упор на приватизацию, монетарные реформы в экономике и переход от политики импортозамещения к политике привлечения иностранных инвестиций, то Ф.Э. Кардозу уделял первостепенное внимание жизненно необходимому в условиях гиперинфляции (ее уровень в начале 1991-1992 гг. составлял 1520 % в месяц, а в 1993 г. достиг годовой отметки в 2600 % [Vercueil 2011: 82]) оздоровлению финансовой системы (введение в действие в 1994 г. ещё в бытность министром финансов «Плана Реал»), интеграции Бразилии в глобальную финансово-экономическую систему и демократизации политической системы. Введению национальной валюты – бразильского реала – Кардозу рассматривал в качестве основного инструмента модернизации и стремился найти оптимальное баланс между проведением экономически эффективного курса и смягчением наиболее острых социальных последствий рыночных реформ. Однако в последние годы его президентства экономический либерализм стал отчетливо доминировать по отношению к социальной политике. Разочарование в этой политике массовых групп и части среднего класса открыло возможность прихода Л.И. де Силва (Лулы) на пост президента. Победа Лулы в 2002 г. после четырёх неудачных попыток (троекратного поражения в 1989, 1994 и 1998 гг. на президентских выборах и поражения 1982 г. на губернаторских выборах в штате Сан-Паулу) стала возможной в результате отторжения большинством населения курса Кардозу, в котором рыночная составляющая стала приоритетной по отношению к социальному измерению его политики. Лула стал персонификацией этого отторжения и олицетворением курса, в основе которого лежало новое сочетание сходной по содержанию с линией Кардозу экономической политики и реализация широких социальных программы, усиление регулирующих и социальных функций государства. Ликвидация нищеты, сокращение бедности, борьба с голодом и развитие образования – основные приоритеты политики Лулы, которое обеспечили ему победу на президентских выборах 2002 г. и 2006 г. Это было неудивительно в стране, порядка половины который имело уровень жизни за чертой бедности, что определяло симпатии значительной части населения в пользу социально-ориентированного курса. Его поддержал национальный капитал, средний класс, часть интеллектуальной элиты.

    Нахождение оптимального баланса между рыночными мерами и эффективной социальной политикой стало фирменным знаком правления Лулы и обеспечило успех политики модернизации на рубеже ХХ и XXI вв. Известный французский экономист Ж. Веркей называет это преимуществом «уровновешенного развития». В данном отношении наиболее заметно проявляется действие фактора, обеспечившего успех модернизации в Бразилии. Успех модернизации стал результатом отказа руководства страны от неконтролируемого дерегулирования и способности руководства осуществлять управление модернизацией «в режиме реального времени», вовремя устраняя диспропорции, с которыми сталкиваются страны с быстро развивающейся экономикой.

    Прежде всего, речь идёт о глубоком социальном неравенстве. В Бразилии при Луле за короткий срок была реформирована системы медицинского обеспечения; усилена больничная система; введена единая система бесплатного медицинского страхования, на которую расходуется 4 % госбюджета; принят федеральный закон, позволивший снизить стоимость лекарств. Были введены пособия для наиболее обездоленных семей на условиях их включения в общественные программы охвата школьным обучением, вакцинации и питания. Начали осуществляться пенсионные программы и программы строительства социального жилья. В результате в период между 1992 и 2008 гг. доля населения, находящегося на ниже черты бедности, сократилась с 35 % до 18 %. Отягощавший экономику страны с конца 1970-х гг. внешний долг был выплачен благодаря развитию внешней торговли. Привлечение иностранных инвестиций позволило осуществить программы развития ряда современных отраслей промышленности. Именно активная и гибкая управленческая политика в 2000 гг. позволила Бразилии оперативно преодолеть последствия экономического кризиса и восстановить темпы экономического роста на уровне 5 % в год уже к 2010 г. [Vercueil 2011: 84-98]

    Бразильский опыт показал, что «новые правящие элиты как один из важных социальных агентов перемен, состоящие из современных, технократически обученных и мыслящих кадров, способны – при опоре на современные сектора – могут вывести экономику из кризиса, эффективно реализовать потребности ее ускоренного развития. И наоборот – неспособность элит разработать пути и формы дальнейшей эволюции на основе анализа и чёткого осознания специфики бразильского опыта совместить институциональные формы государственной организации с «гетерогенным, дифференцированным и неравномерным характером социального устройства Бразилии представляла собой серьёзную политическую проблему» [Окунева 2008: 352].

    Если обратиться к отечественным реалиям, то можно констатировать, что в среде отечественных элит на протяжении последнего двадцатилетия также существовало (и существует) размежевание относительно стратегии модернизации: на протяжении двадцати лет сосуществовали две позиции в осуществлении политики модернизации. Приверженцы первой линии придерживаются монетарных установок, тогда как их оппоненты выступают за проведение более социально ориентированного экономического курса. Практически весь финансово-экономической блок и нынешнего состава правительства представляет собой относительно сплочённую группу сторонников данной линии. В качестве оппонентов этой политически влиятельной стратегии в разное время выступали различные силы. Так, в начале 1990-х гг. депутаты российского парламента в период острого конфликта с президентом Б. Ельциным выступали за более умеренный вариант реформ. В конце 1990-х гг. за более сбалансированное сочетание рыночных реформ с социальными программами выступали такие политики, как Е. Примаков и Ю. Лужков (который на практике в Москве стремился к проведению взвешенной социальной политики); в настоящее время к немногочисленным сторонникам данного курса можно отнести нынешнего советника президента РФ С. Глазьева. При этом практически на протяжении всего двадцатилетия в структуре российской политической элиты доминирующие позиции занимали сторонники монетарной экономической стратегии, рассматривающие финансовую стабильность в качестве главной цели стратегии модернизации.

    Однако раскол относительно повестки и стратегии модернизации не был в России главной линией раскола элит: абсолютное большинство внутриэлитных конфликтов – порой ожесточенных – разгоралось не по политико-концептуальным сюжетам, но по мотивам борьба за доступ к эксклюзивным ресурсам. Но даже в ходе сущностных конфликтах можно обнаружить элемент партикулярных интересов. Об этом свидетельствует рассмотрение наиболее значимых внутриэлитных конфликтов последнего двадцатилетия. Среди последних следует назвать следующие: в 1993 г. – конфликт президента и парламента; в 19941995 гг. – по поводу конфликта в Чечне; 1996 г. в ходе президентских выборов, когда из высших эшелонов власти была удалена группа Коржакова, ранее – наиболее влиятельный элитный сегмент; осенью 1998 г. после августовского дефолта; 1999 г. – серия сложносоставных внутриэлитных конфликтов, в ходе которых в мае была инициирована попытка процедура импичмента, а в декабре президент Б. Ельцин досрочно ушёл в отставку.

    Победивший в ходе президентских выборов В. Путин осуществил масштабное переформатирование властного Олимпа посредством конфигурации «властной вертикали», что означало ликвидацию существовавших ранее автономных центров влияния. Анализ субъектного поля российской политики показывает, что после избрания В. Путина Президентом РФ в этом поле произошли существенные изменения. Ведущими субъектами российской политики при Ельцине обоснованно считались три игрока – федеральная и региональная бюрократия и крупный бизнес. Итоги избирательного цикла 2003-2004 гг. свидетельствуют, что его безусловным победителем стала центральная исполнительная власть, которая не только добилась победы над «право-левой» оппозицией с разгромным счётом, но и обеспечила себе несомненное преимущество по отношению к своим «младшим партнёрам» – региональной исполнительной вертикали и бизнесу. По итогам избирательного цикла 2003-2004 года сложилась моноцентрическая политическая конструкция, центром которой является Президент Российской Федерации.

    Траектория служебной и политической карьеры Путина конкретизировала адреса кадрового пула, из которого черпались кадры. Это органы КГБ и мэрия Санкт-Петербурга. Скорость карьерного продвижения В.В. Путина обусловила дефицит квалифицированных управленцев в его команде. Положение аутсайдера в среде московской и федеральной элиты (Путин прибыл в Москву с должности заместителя мэра северной столицы, и срок его работы в федеральных органах власти к моменту выдвижения на высший государственный пост не превышал трех лет), безусловное доминирование доставшихся в наследство от Ельцина кадров и стремление в условиях острой внутриэлитной борьбы опереться на надёжных и лично преданных людей определило массовый приток в федеральную политическую элиты сослуживцев Путина по работе в КГБ и питерской мэрии. Именно эти обстоятельства определили наиболее заметную тенденцию обновления политической элиты при Путине – возрастание численности бывших и действующих сотрудников военных и специальных ведомств. В этой связи следует отметить, что принципиальной новацией эта тенденция не была – вхождение силовиков во власть началось ещё при Ельцине (достаточно назвать упоминавшиеся выше фигуры А. Коржакова, М. Барсукова, П. Грачева и других, достаточно влиятельных военных ельцинской поры). Однако именно при Путине вхождение военных в структуры гражданского управления приобрело массовый характер.

    Активное вхождение во власть бывших и действующих военных побудило публицистов выдвинуть тезис о формировании в путинской России нового правящего слоя – «милитократии».

    Однако тезис о засильи милитократии представляется неадекватным по целому ряду причин. Во-первых, политический курс бывших военных не определяется автоматически их предшествующей профессиональной биографией. Зачастую пришедшие во власть военные, как правило, не являются лоббистами ВПК, а довольно быстро осваивают новую для себя роль лоббистов коммерческих структур. Если в США консерваторы-«ястребы» в составе администрации Дж. Буша (их политический оппонент генерал К. Пауэлл назвал их chickenhawks – «куриными ястребами», в связи с тем, что большинство из них не служили в армии) пролоббировали увеличение военного бюджета с 3 до 3,8 % ВВП (что составляет огромную сумму, учитывая объем ВВП США), то в РФ, несмотря на заметное присутствие «силовиков» во власти, существенного роста военных расходов произошло лишь в 2013 г.

    Во-вторых, экспансия «силовиков» – лишь внешняя сторона кадровой политики Путина, не вполне адекватно отражающая изменения в источниках рекрутирования элит. По оценке экспертов, темпы вхождения во власть представителей бизнеса заметно опережают аналогичные показатели военных. Быстрый рост удельного веса предпринимателей, заметно опережающий приток бывших военных в состав элиты, определяет наиболее существенные тенденции эволюции персонального состава политической элиты в течение первого десятилетия нового века.

    Таким образом, наиболее значимыми социальными категориями рекрутирования элиты при Путине стали военные и предприниматели. Основными клановыми источниками пополнения элитного пула при Путине были «семья» – наиболее могущественный элитный клан при Ельцине; сослуживцы Путина по работе в КГБ; сотрудники Путина по Санкт-Петербургской мэрии. Характер элитной ротации при Путине определялся постепенным вытеснением «семейных» ставленников за счёт расширения двух последних категорий: если в течение первого срока ключевые посты главы Администрации Президента РФ и главы Правительства РФ занимали ельцинские кадры, то, начиная со второго президентского срока, команда Путина уже практически полностью состояла из его выдвиженцев.

    При этом следует отметить значительную неоднородность питерской команды Путина. Собственно такой команды как единого целого не существует вследствие значительной разницы идеологических пристрастий, политических установок, ментальности, типа карьеры путинских выдвиженцев из Санкт-Петербурга. Эти различия определили неизбежность конфликтов не только между «семейной» и «питерской» группами, но также внутри питерского сообщества: зачастую питерские «силовики» противостоят питерским «либералам». Сосуществование различных элитных групп объясняется сосуществованием различных экономических и политических установок в политике самого Президента Российской Федерации, а сдерживающим фактором конфликтов субэлитных групп являются их подконтрольность и безусловная лояльность главе государства.

    Анализ внутренней структуры путинской элиты обнажает черты ее сходства и различия по отношению к ельцинской. Ни в 1990-е гг., ни в настоящее время федеральный центр не был гомогенным монолитным образованием. Трансформация советской номенклатуры в постсоветскую элиту сопровождалось диверсификацией системы интересов, уровней и субъектов подготовки и принятия решений. В ельцинский период и на федеральном, и на региональном уровнях политики существовало множество центров принятия решений, каждый из которых вёл борьбу за упрочение своих позиций и расширение ресурсов влияния. Действия этих структур были часто не просто не скоординированы, но прямо противоречили друг другу. Как отмечалось выше, особенностью ельцинских кланов было сосредоточение политических и экономических ресурсов в одних руках и формирование на этой базе политико-финансовых олигополий, стремившихся обрести максимальную полноту функций и превратиться в замкнутые самодостаточные автономные образования. В конце 1990-х гг. началось образование «вертикально интегрированных» политико-финансовых структур, включавших в себя федеральных и региональных акторов (представителей органов власти, финансово-промышленных групп, политических партий и движений, СМИ). В 2000-е гг. и на федеральном уровне, и в регионах политико-административная бюрократия активно участвовала в процессах перераспределения экономического и политического влияния между административной вертикалью и крупными финансово-промышленными группами.

    Традиционные для постсоветской политики глубокие внутриэлитные размежевания не исчезли, но изменили конфигурацию. В течение первого срока наиболее заметными внутриэлитными конфликтами были противоречия между «семейными» ставленниками и питерскими выдвиженцами. Характер этих конфликтов определялся борьбой за доступ к эксклюзивным ресурсам. По мере укрепления власти Путина внутриэлитные расклады стали меняться. Во-первых, тесная связь между бизнесом и властью утратила статус приоритетного основания внутриэлитной консолидации. Во-вторых, групповые противоречия были дополнены идеологическими и политическими. Наиболее значимым идеологическим основанием конфликтов стало отношение к роли государства в экономике и политике. В этом контексте очевидна дихотомия позиций государственников, выступающих за активную государственную политику, и антиэтатистов, стремящихся снизить участие государства в экономике и политике. В свою очередь, в рамках «государственного» лагерей наблюдатели выделяют приверженцев де-приватизациии и неодирижистов, а в среде антиэтатистов – умеренных и радикальных противников усиления роли государства.

    Таким образом, картина внутриэлитных раскладов при Путине существенно сложнее, чем при Ельцине. Эта картина многомерна, полиаспектна и характеризуется пересечением различных оснований дифференциации. Однако отличны не только основания внутриэлитной дифференциации, но также модель отношений между субэлитными группами. Знаменитая ельцинская система «сдержек и противовесов» была выстроена в формате «демократии беспорядка» по формуле «борьба всех против всех». Путинская «вертикаль власти» означат безусловное подчинение субэлитных групп Президенту РФ. Уже к началу второго президентского срока Путина автономия существовавших при Ельцине центров влияния (Администрация Президента РФ, Правительство РФ, Государственная Дума и Совет Федерации ФС РФ, региональные группы влияния) была ликвидирована.

    Выдвижение Д. Медведева в качестве президента РФ стало проявлением подавляющего преимущества Путина как лидера государства. Взятый им на вооружение лозунг модернизации стал центральным концептуальным стержнем его президентства. Одним из результатов его президентства стало создание иннограда «Сколково». Однако пока говорить об эффективности данного проекта пока преждевременно.

    Наиболее заметным конфликтом второго десятилетия стали массовые выступления осени 2011 и зимы 2012 гг. в разгар федерального избирательного цикла. Анализ данных сюжетов показывает, что наряду с концептуальными политическими противоречиями в данных выступлениях содержался также элемент внутриэлитной борьбы как выражение соперничества по поводу обретения и удержания власти. Таким образом, в наиболее значимых конфликтах двух последних десятилетий неизменно присутствовал элемент борьбы за доступ к властным позициям. Причём борьба между различными фракциями отечественной элиты носила порой столь острый характер, что предложенный автором этих строк в публикации в «Независимой газете» термин «террариум единомышленников» [Гаман-Голутвина 1999] для определения отечественного сообщества элит неожиданно для автора термина вошёл в активный оборот.

    Тот факт, что в центре внутриэлитной борьбы находятся не столько вопросы стратегии развития страны, сколько борьба за доступ к ресурсам, характеризует уровень мышления, мировоззренческие установки, ценностные ориентации отечественных элит.

    В контексте обсуждения сходных черт модернизации и Бразилии и России следует обратить на ещё одну неслучайную характерную особенность, аналогичную для Бразилии и России. Фирменным знаком современного латиноамериканского стиля лидерства выступает харизматический стиль, популизм. Лидерами-популистами в разное время были президент Бразилии Ф. Коллор, Перу – А. Фухимори, Аргентины – К. Менем [Окунева 2008: 369]. Суть этого феномена в том, что лидеры латиноамериканских стран, будучи в большинстве случаев выходцами из высших страт общества, стремятся позиционировать себя как отцов всей нации, как лидеров «над схваткой», обращаясь напрямую, минуя партии, к народу.

    Успех провинциального предпринимателя Ф. Коллора, ставшего президентом Бразилии в 1989 г., весьма характерен для обществ периода демократического транзита. Как и в России, избиратели которой интересовались не программами кандидатов, а их речами, действуя порой по принципу «обмануть меня не трудно – я сам обманываться рад», в Бразилии часто достигался методами медиатизации имиджа кандидата-аутсайдера. Исследователи подчеркивают поразительное сходство стиля В. Жириновского и Ф. Коллор, которые на считанные месяцы избирательных кампаний (1991 и 1989 гг. соответственно) превратились из малоизвестных третьеразрядных фигур в политиков первого ряда.

    Значение харизматического популизма в латиноамериканском политическом процессе амбивалентно: с одной стороны, популизм, став инструментом рыночной экономической политики (приватизация, транснационализация) выступил как фактор, благоприятствовавший модернизации как это было в Бразилии в эпоху Ф. Коллора и в Мексике при К. Менеме. С другой стороны, популизм может означать «не только демократизацию, включение масс в политический процесс, но и – на примере Бразилии начала 1990-х гг. – показать свое “авторитарное лицо”» [там же: 368], то есть торпедировать демократизацию, которая призвана быть значимым элементом модернизационного курса.

    Аналогичной выглядит ситуация в России: во второй половине 1980-х гг. популистом был М. Горбачев, полное повторов говорение которого длилось часами. В начале 1990-х гг. популистскую эстафету приняли Б. Ельцин и В. Жириновский, ставшие на стезю харизматического популизма: звонкие, но неконкретные лозунги; апелляция к прямой связи с народом (использование Жириновским своей партии ЛДПР это не отменяет); фантастические по своему содержанию, но принципиально невыполнимые обещания – этот стиль вполне соотносится со тем, что известен по латиноамериканскому опыту. И так же, как в Бразилии этот стиль лидерства привлекал массовые симпатии и выгодно смотрелся после лаконизма и закрытости советских руководителей преклонного возраста.

    Рассматривая феномен харизматического лидерства, следует отметить, что апелляция к прямой связи с народом являлась элементом традиционной для России модели отношений в треугольнике «верховная власть – аристократия-массовые группы», которая существовала на протяжении длительного исторического периода – начиная с 15 в. и вплоть до середины ХХ в. Эту модель И. Солоневич определял как «народную монархию», призванную обеспечить социальную поддержку верховной власти со стороны массовых групп населения в период модернизаций, нередко сопровождавшихся в России репрессиями в адрес управленческого слоя (как это было в периоды правления И. Грозного, Петра Великого и И. Сталина). Репрессии были призваны обеспечить максимальную эффективность управленческого слоя и обеспечить социальную опору верховной власти в ее противостоянии с боярством, аристократией, номенклатурой. Если же обратить к современным примерам исхода ХХ в., то очевидно, что в случае Ельцина и Жириновского это сходство было формальным и носило сугубо имиджевый характер.

    Сходство лидерского стиля в Бразилии и России дополняется близостью характеристик массового сознания и поведения в обеих странах, где накануне шоковой терапии наблюдалось состояние эйфории, ожидание чуда, одномоментного вхождения в рыночный рай, восприятие лидера страны в качестве мессии, который одним махом осчастливит всех обездоленных.

    Наличие отмеченных выше сходных черт не отменяет отличий бразильского и российского опыта.

    Во-первых, стоит отметить разносоставность повесток модернизации в России и Бразилии [Linz, Stepan 1996]: если первом случае важнейшей модернизационной задачей исторического масштаба была трансформация государственного социализма и его преобразование в систему рыночных отношений, то во втором случае речь шла о лишь расширении сферы рыночных отношений сил за счёт урезания полномочий государства [Гаман-Голутвина, Пляйс 2006].

    Вторым существенным различием Бразилии и России является отличия алгоритмов модернизации: если в России заданный ориентированный с начала 1990-х гг. преимущественно на монетарные императивы вектор экономической политики не претерпел существенных изменений на протяжении всего последнего двадцатилетия, то в Бразилии первоначальная монетарная модель не стала догмой и в начальный план были внесены существенные коррективы в пользу диверсификации и расширения повестки. Бразильская модель экономического роста отличалась от тех, что стали основой экономического успеха Китая и азиатских тигров. «Экономический подъем Бразилии стал возможным диверсифицированному характеру экономического роста, опиравшемуся одновременно на иностранный капитал, развитие внутреннего рынка и завоевание внешних рынков», отмечает Ж. Веркей [Vercueil 2011: 80-90].

    Существенно отличался в двух странах и темп модернизации: в Бразилии был реализован реформистский, а не революционный; умеренный, а не радикальный алгоритм преобразований: «Отличительной чертой именно бразильского варианта переходного периода явился постепенный характер этого перехода: не путём резкого разрыва с прежним политическим устройством, а посредством плавного перевоплощения одного качественного состояния в другое – в полном соответствии с бразильской политической традицией нерадикального разрыва с прошлым», – отмечает Л. Окунева. Причём умеренные алгоритмы проведения политического курса характерны и для периода демократического транзита (1985-1994 гг.), и для «эры Кардозу» (1995-2002 гг.), и для «эпохи Лулы» (с 2003-2010 гг.) [Окунева 2008: 351, 761-764]. Стоит отметить, что, несмотря на авторитарное наследие военной диктатуры, даже в условиях острых конфликтов между ветвями и уровнями власти, между различными политическими фракциями внутри федеральной элиты [18] данные конфликты не обретали формата войны. Стороны конфликтов не прибегали к силовым стратегиям: ни один из президентов не прибегал к крайним репрессивным или насильственным мерам. Примером цивилизованного разрешения конфликта может служить отстранение президента Ф. Коллора от власти в 1992 г. в результате коррупционного скандала посредством процедуры импичмента. Даже Лула, заметно отличавшийся по своим политически ориентациям от своих предшественников, форсируя социальную составляющую своего курса, не совершал резких политических виражей.

    Приверженность согласительным способам разрешения конфликтов стала проявлением свойственной Бразилии традиции неконфликтного расставания с историческим прошлым: никакой из исторических периодов, включая период репрессивной диктатуры военных, не квалифицируется в качестве «чёрной дыры» истории [там же: 399]. Даже проводившееся при Кардозу расследование судеб репрессированных и пропавших без вести в период правления военных не сопровождалось демонизацией этого периода.

    Но главное отличие модернизации в Бразилии и в России, являющееся несомненным следствием реализуемых элитами двух стран различных политик модернизации, предстают результаты этих политик и траектории эволюции двух политий: если Бразилия уверенно движется по траектории движения от традиционного к современному обществу, то в России фрагментарная (по ряду значимых параметров было зафиксировано существенное ухудшение [19]), модернизация отдельных отраслей и территорий сопровождается частичной архаизацией ряда социальных сегментов.

    Содержательная коррекция приоритетов модернизации стала возможной благодаря такой особенности Бразилии, которая роднит ее с азиатской (китайской и НИС), но существенно отличает от российского опыта. Аффилиированные с отечественным государством элитные группы не смогли (или не захотели) осознать значимые перемены в концептуальном арсенале и практиках модернизации начала XXI в., основанных на концепции knowledge based economy. Невостребованность современных моделей модернизации в России и слабость государственных институтов в качестве модернизационных агентов взаимно обусловливают друг друга: поскольку являющееся основой knowledge based economy развитие человеческого потенциала является исключительной прерогативой государства, вне целеполагающей и целереализующей роли государства реализация.

    Несмотря на то, что уровень экономического и социального развития Бразилии на старте модернизации серьёзно уступал российскому, главное достижение Бразилии состоит в том, что в течение последних 15 лет удалось перейти от доминировавшей в период военной диктатуры 1970-80-х гг. формулы «рост без развития» к формуле «рост плюс развитие плюс благосостояние населения» [там же: 757]. Причём инструментом достижения столь впечатляющих качественных результатов стало использование современных концепций модернизации и опыта наиболее экономически развитых стран, который показывает, что ключевым механизмом развития выступает развитие человеческого потенциала. При этом следует отметить роль фактора квалифицированного управления, который позволял скорректировать приоритеты модернизационного процесса: если в начале 1990-х гг. важнейшим приоритетом была либерализация, то в начале нового века концепция изменилась в пользу более социально-ориентированной модели. Следует особо подчеркнуть, что данный поворот был обусловлен не только стремлением преодолеть вызванные ускоренным ростом диспропорции, но также стал результатом осмысления современных концепций модернизации – модели knowledge-based economy, основанных на развитии человеческого потенциала.

    В развитых странах развитие человеческого капитала является ресурсом и фактором создания knowledge-based economy; в развивающихся обществах – инструментом преодоления бедности и разрыва порочного круга «бедность–необразованность–бедность», что отличает современные модернизации от их классических догоняющих версий, основанных, как известно, на представлениях о первоочередности экономического по отношению к социальному: «Сегодня мы наблюдаем инверсию социального и экономического по сравнению с периодом индустриализации: социальное выдвигается на первый план, экономическое подчиняется его императивам» [Гаман-Голутвина, Олейник 2008].

    Таким образом, развитие человеческого потенциала посредством форсированных инвестиций в развитие человеческого капитала стало ключевым механизмом достижения модернизационных успехов. Достижения Бразилии в области образования, в частности, включали введение обязательного среднего образования, программы повышения квалификации учителей; оснащение государственных школ компьютерной техникой в расчете один компьютер на одного ученика. Причём именно инвестиции в сферу образования рассматривались в качестве инструмента преодоления бедности: семьи, дети которых не посещали школу, не получали государственной материальной поддержки. Именно меры по развитию человеческого потенциала позволили Бразилии разорвать порочный круг бедность-необразованность-бедность [20].

    В данном отношении авторы бразильской модернизации в полной мере извлеки уроки из историй успеха наиболее успешно развивающихся стран (включая такие столь различные страны, как США и Сингапур). Это опыт показал, что одной из ведущих технологий обеспечения конкурентоспособности стало создание и эффективное функционирование knowledge based economy – «экономики знаний». Ключевое условие, предпосылка и инструмент создание экономики знаний – качество человеческого потенциала. При этом развитие человеческого потенциала является исключительной прерогативой государства. Примером успешных усилий по достижению успехов в этом направлении может служить политика США по созданию новой экономики посредством инвестирования в человеческий потенциал. В этом контексте заслуживают упоминания усилия администрации Б. Клинтона, заявившей о необходимости «изобрести государство заново» и предпринявшей усилия по пересмотру функций государства. Ключевым направлением реформ госуправления (наряду с созданием электронного правительства; сокращением и удешевлением содержания госаппарата) стали меры по стимулированию новой экономики посредством усилий по развитию человеческого потенциала. В частности, эксперты констатируют увеличение ассигнований на эти цели в течение последних пятнадцати лет. Если в 1990 г. совокупные расходы, в той или иной мере затрагивающие социальное развитие составляли 49,4 % федерального бюджета США, то к 2000 г. этот показатель достиг 62 % [Политическая система США... 2000: 133-134]. Администрация Дж. Буша (увеличившая военные расходы до 3,8 % ВВП), вместе с тем увеличила также расходы на социальные цели в контексте политики «сострадательного консерватизма». Нехарактерный в целом для традиционной политики республиканцев рост доли федерального бюджета в ВВП США с 18,5 % в середине 1990-х гг. до 20,3 % к 2004 г. отчасти обусловлен увеличением гражданских программ бюджета, которые возросли на 36 % [Рогов 2005: 54]. Газета Los Angeles Times констатировала в феврале 2005 г.: «Республиканцы сегодня не спорят с демократами о том, какое правительство необходимо США: большое или маленькое. Они спорят о том, каким должно быть большое правительство» [Hook 2005]. Иракская кампания и ряд иных неблагоприятных обстоятельств побудили администрацию Буша снизить социальные расходы, однако их доля в бюджете по-прежнему остаётся весомой.

    Подобные установки существенным образом отличает современную государственную политику от стандартов ушедшей эпохи. До конца XIX в. доля государства в ВВП практически не превышала 10 %, из которых социальные расходы в течение пятидесяти лет, предшествовавших Первой мировой войне, составляли около 1,5 %. Картина начала меняться в межвоенный период, и существенно изменилась после Второй мировой войны, когда начался резкий рост госбюджета практически во всех странах Запада. В Великобритании, Франции, Германии, Италии к 1960 г. госрасходы превысили 30 % ВВП, в США – 27 % ВВП.

    При этом рост социальных расходов в развитых странах существенно опережал соответствующую динамику в странах государственного социализма.

    Характерно, что рост доли госбюджета в структуре ВВП отмечается также в странах третьего мира, и, хотя это соотношение отличается от стандарта развитых стран, тем не менее, оно выше, чем было в развитых странах в начале ХХ в. [Рогов 2005: 56-57] Упомянутая тенденция набрала силу к 1990 гг., когда в западноевропейских страна


    Ключевые теги: БРИКС

    Комментарии (0) | Распечатать | | Жалоба

    Источник: http://www.perspektivy.info/rus/ekob/ctrany_brik_elitoobrazovanije_i_vnutrielitnyje_raskoly_otnositelno_kharaktera_napravlenij_i_skorosti_modernizacii_2015-04-28.htm


    Голосовало: 0  
     
    Уважаемый посетитель, Вы зашли на сайт как незарегистрированный пользователь. Мы рекомендуем Вам зарегистрироваться либо войти на сайт под своим именем.

    Другие новости по теме:

     

    » Добавление комментария
    Ваше Имя:
    Ваш E-Mail:
    Код:
    Кликните на изображение чтобы обновить код, если он неразборчив
    Введите код:

     


    На портале



    Наш опрос
    Считаете ли вы, что возрождение монархии в России возможно




    Показать все опросы

    Облако тегов
    Австралия Австрия Азербайджан Аргентина Армения Афганистан Африка БРИКС Балканы Белоруссия Ближний Восток Болгария Бразилия Британия Ватикан Венгрия Венесуэла Германия Греция Грузия ЕАЭС Евросоюз Египет Израиль Индия Ирак Иран Испания Италия Казахстан Канада Киргизия Китай Корея Латинская Америка Ливия Мексика Молдавия НАТО Новороссия Норвегия ООН Пакистан Польша Прибалтика Приднестровье Румыния СССР США Саудовская Аравия Сербия Сирия Турция Узбекистан Украина Финляндия Франция Чехия Швеция Япония

    Политикум пишет









    Реклама

    Популярные статьи














    Главная страница  |  Регистрация  |  Добавить новость  |  Новое на сайте  |  Статистика  |  Обратная связь
    COPYRIGHT © 2014-2023 Politinform.SU Аналитика Факты Комментарии © 2023
    Top.Mail.Ru