с каким идеологическим багажом мы подходим к предполагаемой «большой сделке» с Америкой. О возможности такой сделки все чаще говорят и в России, и на Западе – кто-то ее опасается, кто-то, напротив, видит в ней надежду на выход из тупика российско-американских отношений. Однако мало кто сомневается в том, что предметом этой гипотетической сделки и важнейшим препятствием к ней станет Восточная Европа, как выразился в недавней статье американский политолог Дж. Шапиро, «страны, располагающиеся между» Россией и территорией Евро-Атлантики.

В подходах России и западного мира сталкиваются две противоположные философии – геополитического реализма и либерального фундаментализма. Согласно последней системе взглядов, преобладающей на Западе, каждая страна имеет полное, ничем и никем не ограничиваемое право присоединяться к тому экономическому и военно-политическому блоку, к которому она тяготеет, и никакая великая держава, располагающаяся по соседству, не может ей в этом препятствовать. Весь конфликт вокруг Украины сторонниками либерального фундаментализма описывается в духе сюжета «Анны Карениной»: Анна-Украина захотела уйти от постылого мужа-России к любовнику-Западу, и чтобы отомстить неверной жене, ревнивый муж забрал у Анны любимого ребенка-Крым. Россия со своей стороны изображает ситуацию иным образом: НАТО, презрев все предыдущие договоренности, стало придвигаться к территории России, и Россия в ответ на это была вынуждена действовать жестким образом, защищая свою безопасность.

Проблема, однако, состоит в том, что российская политическая элита не может пока дать внятный концептуальный ответ либеральный фундаменталистам, поскольку ее представители исходят зараз из двух противоположных политико-философских позиций, и обе эти линии, постоянно сталкиваясь между собой, не позволяют прийти к какой-то одной, более менее цельной идеологии, с которой можно было бы вступать в спор с оппонентами. Очевидно, что России нужно так или иначе уменьшить значение либерального фундаментализма, не совместимого с императивами российской безопасности. Однако мы имеем дело с довольно сильной системой взглядов, которая так просто не поддается деконструкции. Как только Россия начинает протестовать против расширения НАТО или усиления военного присутствия этого блока на лимитрофных территориях, ее тут же обвиняют в желании воскресить старую антидемократическую доктрину «сфер влияния», после чего поднимается вой международной общественности, в ход идут воспоминания о Ялте, Мюнхене и Молотове с Риббентропом. Увы, ни один западный лидер не рискует подвергать себя риску постоянной диффамации со стороны апологетов прав человека. Возможно, Дональд Трамп станет исключением, но неясно, какую цену ему придется за это заплатить.

Чтобы все-таки что-то говорить внятное нашим визави, надо вначале договориться между собой. А у нас в стране в среде условных «крымнашистов» преобладают две партии: это трезвомыслящие «реалисты» и пламенные поборники русской ирреденты, апологеты так наз. «русского мира». Обе партии относятся друг к другу с некоторым плохо скрываемым презрением. «Реалисты» говорят, что готовы принять «Крымнаш» по причинам оборонительного свойства, потому что прекрасно понимают опасность продвижения НАТО, элементов ПРО к западным российским границам, однако всякие рассуждения в духе «расколотой русской нации», которой требуется непременно преодолеть этот раскол, их не убеждают. Территориальная целостность является для «реалистов» хотя и не догмой, но, скорее, некоторым важным основанием современного миропорядка, который все-таки лучше, чем хаос войны всех против всех. Разумеется, апологеты «русского мира», сторонники этнонационального объединения русских, глухи к увещеваниям о приоритетности международного права, и для них реалисты являются даже не временными попутчиками, но досадными оппортунистами «русского дела»: именно они своим совокупным влиянием в политическом истеблишменте не позволили «русской весне» продлиться «русским летом».

Дуализм в среде «крымнашистов» «реалистов» и этнонационалистов отражает дуализм современного политического языка, который допускает в ряде случаев произвольную игру двух принципов – территориальной целостности государств и права народов на самоопределение. Каждая держава позволяет себе прибегать то к одному, то к другому языку, примеров «двойных стандартов» в этом смысле множество. Но при этом понятно, что ни от одного из этих принципов миропорядок отказаться не может – «территориальная целостность» предотвращает неконтролируемый распад государственных образований по произвольным основаниям, «право на самоопределение» — неизбежная плата за юридическое оформление процесса деколонизации, начавшегося с отделением Греции и славянских государств от Османской империи, а завершившегося окончательно, пожалуй, с распадом Советского Союза.

Между тем, ни реализм в чистом виде, ни этнонационализм не могут служить языком для переговоров с Америкой по поводу судьбы лимитрофных государств. И реализм, и этнонационализм равным образом не приближают нас к чаемой «сделке с Трампом». Аргументы «реалистов» отбиваются либерально-фундаменталистской ссылкой на свободное желание народов соединиться с Евро-Атлантикой, невзирая ни на какие резоны «постылой» России. Народы хотят вступить в Содружество свободных наций, скажут оппоненты, кто и на каком основании может им помешать? Аргументы этнонационалистов вообще не подходят для каких-либо переговоров, они не для «сделки», а для продолжения конфликта, альтернативного самой возможности сделки.

Получается, что без «русского мира» невозможно принудить другую сторону к переговорам, но с «русским миром», однако, нельзя эти переговоры продолжить. Увы, сама логика «реализма» обрекает граждан «русского мира» на полупризрачное, унылое существование в качестве жителей никем не признанных территорий.

Ясно, что России для сделки с Западом нужна третья идеология – по ту сторону реализма и этнонационализма: само введение в политический дискурс языка этой идеологии окажется серьезным переворотом в системе международных отношений. Назовем эту идеологию «цивилизационным реализмом» — смысл ее заключается в том, чтобы осмыслить так называемую многополярность в качестве представления о множестве цивилизационных полюсов, со своей собственной орбитой и со своей культурно-политической гравитацией. «Цивилизационные полюса» — это государства, обладающие способностью притягивать к себе окружающие их народы. У кого-то такая способность проявляется в большей мере – и здесь, конечно, с Евро-Атлантикой никто не сравнится, у кого-то в значительно меньшей, но тем не менее такая способность все-таки есть.

У России она безусловно есть. И эта способность не связана исключительно с фактором этнического родства: Россия притянула к себе Южную Осетию и Абхазию, оторвав их проатлантической Грузии, она по-прежнему удерживает на своей орбите интернационально-советское по своему составу Приднестровье, наконец, в последние годы в гравитационное поле России стали попадать в том числе и отдельные страны Центральной Европы, по какой-то причине все менее довольные Евро-Атлантикой – наиболее очевиден в этом смысле пример Венгрии.

Но, разумеется, нигде так сильно не была заметна цивилизационная гравитация России, как в русском Крыму и Севастополе. Особенно сильное впечатление в этом смысле производили впечатления выступления Алексея Чалого и его сторонников в период полемики о подписании Украиной соглашения о ассоциации с Евросоюзом, когда будущие севастопольские «сепаратисты» прямо заявили о неприемлемости для города русской военной славы любого цивилизационного объединения с Европой за счет культурных связей с России. Иными словами, севастопольский протест — это был именно цивилизационный бунт против Евро-Атлантики, а не просто восстание против украинизации, как навязывания русским чуждой этнокультурной идентичности. Редкий случай очень сильного проявления русской цивилизационной идентичности.

Самое главное, что дает нам понять «цивилизационный реализм», это представление о том, что существуют государства, для которых любое полноценное включение в ту или иное цивилизационное объединение будет означать неминуемый территориальный распад, либо гражданскую войну с вовлечением соседних стран, что также в итоге приведет к распаду этих стран. Причем важный момент, речь идет не только о «гибридных войнах», в которых «цивилизационные полюса» ведут войну друг с другом посредством своих полупризнанных адептов, часто именно сами адепты вынуждают «ядровые государства» вмешаться во внутренний конфликт соседних, «расколотых» стран, чтобы не позволить федеральному правительству, ориентированному на иной «цивилизационный полюс», навести порядок и ликвидировать источник возмущения. Не будь восстания в Севастополе, поддержанного впоследствии крымчанами, трудно предсказать, как сложилась бы судьба полуострова в 2014 году.

«Цивилизационный реализм» имеет дело не с фикциями, рожденными в «мозговых штабах» тех или иных спецслужб, а с реальными политическими сущностями, которыми, разумеется, можно манипулировать, но которых, тем не менее, очень сложно выдумать, когда для их появления нет никакой почвы. Между тем, «цивилизационный реализм» не тождественен «цивилизационному фундаментализму» — то есть, согласно этой идеологии, речь не должна идти о необходимости взять на свою орбиту максимально большое число народов и территорий с тем, чтобы расширить геополитические пределы своей цивилизации до рамок Российской империи периода ее расцвета. Собственно, «реалистический» компонент этой идеологии предполагает, что статус-кво предпочтительнее разрушения статус-кво, порядок, какой он ни есть, лучше, чем нестабильность и хаос. Однако если какие-то параметры безопасности и культурного самоопределения сторонников, условно говоря, россиецентричной интеграции в рамках суверенных государств не учитываются евроинтеграторами, территориальная целостность этих «лимитрофных» стран неизбежно – как правило, а не как исключение из правил – окажется под угрозой.

«Цивилизационный реализм» обусловливается двумя важными предпосылками.

Первая — это необходимость сочетать реалистическую «умеренность» и неагрессивность с поддержкой ориентирующихся на Россию народов и территорий, оказавшихся в рамках антлантоцентричных государств не по своей воле, либо изменивших свою цивилизационную ориентацию за годы, прошедшие с момента распада советского блока. Россиецентричные территории имеют равное право на самоопределение в случае цивилизационного поглощения лимитрофных государств Евро-Атлантикой.

Вторая – это необходимость пакетно сочетать в переговорах с Западом – то есть в первую очередь США – требование нейтрального статуса для Украины, Молдовы и Грузии (желательно также – Финляндии и Сербии) с требованием «демилитаризации» государств, уже входящих в НАТО и тем самым обеспеченных защитой V параграфа Северо-Атлантического договора. Поскольку роспуск НАТО – цель едва ли реалистичная, то следует сосредоточиться именно на задаче превращения Балто-Черноморского пояса в «межцивилизационный пояс мира».

На уровне абстрактной теории все сказанное более менее понятно, менее понятно, как эту абстрактную теорию сделать приемлемым языком дипломатического общения. Уже идут косяком статьи о том, что Дональд Трамп – о ужас! – является сторонником идей Самуэля Хантингтона (идеи автора «Столкновения цивилизаций» при этом безбожно перевираются, ему ложно приписывается мысль о вечном и неизбежном конфликте Запада с исламским миром). Но, увы, другого выхода просто нет – чистый реализм, не желающий использовать представления об идентичности, принимать во внимание мнение национальных общностей, действительно вырождается в великодержавный цинизм, чистый же этнонационализм неизбежно превращается в революционную доктрину по подрыву существующего миропорядка. Спасти этот порядок, не допустив его сползания ни в гегемонию одной силы, ни в хаос войны всех против всех, можно только сменив господствующий политический язык.

Вашингтон и Москва могут о многом договориться в том случае, если взглянут на политическую реальность с позиции «цивилизационного реализма». Украину, Молдову, Сербию невозможно целиком ввести в какую-то одну цивилизационную систему: эти страны находятся в поле действия двух различных центров политико-культурного притяжения. Для их сохранения требуется особая политическая форма, сочетающая нейтральный статус и федеративное устройство. Вместе с тем должен быть выстроен некий демилитиризованный пояс государств, отделяющий Россию от Евро-Атлантики. Главная аксиома «цивилизационного реализма» должна состоять в том, что цивилизации не должны соприкасаться географически, и в тех случаях, где такое соприкосновение уже де-факто имеет место быть, следует максимально снизить отрицательные последствия этого соприкосновения.

«Цивилизационный реализм» должен стать основополагающим способом восприятия актуальных политических процессов. Он позволит выработать новые представления о безопасности в XXI веке, задать для них правильную геополитическую основу. Он – необходимый идеологический фундамент для внешнеполитической программы нашей гипотетической «партии внутреннего развития», о которой пишет Дмитрий Дробницкий. Но, к сожалению, для его продвижения двух публицистических статей мало: чтобы добиться нужного эффекта, следует совершить переворот в теории международных отношений, доказать факт существования цивилизационных «гравитационных полей», на основе таких разработок обеспечить диалог с интеллектуалами США и Европы, не боящимися прослыть последователями Хантингтона и даже Патрика Бьюкенена.

Опасно отдавать подобную доктрину в ведение сетевых публицистов: в сети любят радикалов, а не реалистов, хорошими делами и правильными мыслями в Интернете прославиться непросто, здесь более ценят яркие лозунги. Но, с другой стороны, и академический кретинизм («вы не прочли последнего модного сочинения профессора такого-то, доказавшего, что государство отмирает и на смену ему приходит сообщество любителей цветов и друзей животных, и потому не можете судить о мировой политике, в которой на первый план выходят вопросы экологии и прав человека») – это, конечно, не лучшая альтернатива публицистической безответственности.

В общем, «внутреннее развитие» — это правильный лозунг, но этот лозунг следует вводить в жизнь на внешнеполитической основе «цивилизационного реализма», способного правильно очертить пределы российского влияния и защитить российские интересы, не поступаясь интересами тех, кто рисковал жизнью и безопасностью ради причастности к России.

 Борис Межуев главный редактор Портала Политаналитика, философ и политолог

отклик на статью Б. Межуева:

О "цивилизационном реализме" и "государствах-материках"

Идеология Запада и наших доморощенных его сторонников — «либеральный фундаментализм», который провозглашает право каждой страны вступать в тот военно-политический союз, который ее устраивает, не считаясь с мнением ее соседей и даже с мнением своих внутренних меньшинств. С этой точки зрения, Украина, где верх взяла проевропейская партия, захотела в НАТО и в Евросоюз, а «агрессивная Россия» за это наказала ее, отняв Крым и поддержав «сепаратистский мятеж на Донбассе».

Идеология одной из двух главнейших партий «крымнашистских» патриотов России – это «геополитический реализм». Эта партия поддержала присоединение Крыма, потому что ее сторонники посчитали это адекватным и необходимым ответом на угрозы со стороны все ближе подходящего к нашим границам блока НАТО. Их точка зрения понятна: России вовсе незачем были американские военные базы в Севастополе и лагеря по подготовке «умеренных» «проамериканских моджахедов» в непосредственной близости от Абхазии и российского Кавказа.

Другая партия сторонников «Крымской весны» — русские ирредентисты, напротив, увидели в этом поступке высшего руководства России первый шаг к объединению всех земель, компактно населенных русскими в «Большую Русь» — этно-националистическое русское государство, ядром которого была бы РФ (желательно, без некоторых сегментов Северного Кавказа) и в которое входили бы, кроме Крыма, Восточная Украина, Белоруссия, часть северного Казахстана (с признанием украинцев и белорусов субэтносами русского народа).

Межуев отмечает, что союз между «реалистами» и «ирредентистами» не мог не носить лишь тактического характера. Ведь «ирредентисты» ставят во главу угла принцип права наций на самоопределение и ради него готовы поступиться другим фундаментальным принципом международной политики – территориальной целостностью. «Реалисты» же считали и считают, что случай Крыма был исключением, вынужденной необходимостью, в целом они поддерживают принцип территориальной целостности, не имеют ничего против суверенитета Украины, Белоруссии и Казахстана и, наоборот, убеждены, что воплощение идеи русской ирреденты приведет к переделу границ и кровавым конфликтам на постсоветском пространстве.

Как минимум это делает идеологов русской ирреденты недоговороспособными с Западом и, если бы их точка зрения победила в России, то это окончательно завело бы росийско-европейские и российско-американские отношения в тупик.

Вместе с тем и российским «геополитическим реалистам» трудно договориться с западными «либеральными фундаменталистами».

Межуев подытоживает, что и нам, и Западу нужна новая идеология, по ту сторону «геополитического реализма» и «русского ирредентизма». И это — идеология многополярного мира, «цивилизационный реализм», признающая право каждой цивилизации на существование и на обладание своей культурной и политической «орбитой». Разработкой такой идеологии и должны заняться патриоты России, спокойно, без эмоций, с дальним стратегическим прицелом.

В целом идеи, высказанные Борисом Межуевым мне представляются совершенно здравыми, разумными и не только могущими, но и должными стать руководством к действию. Более того, некоторые из них я бы предложил немного развить.

Начну с того, что русские ирредентисты, действительно, предлагают политику, которая неизбежно приведет к балканизации постсоветского пространства: росту напряженности между Россией и ее постсоветскими соседями, возможными приграничными военными столкновениями, а также к подрыву межэтнической стабильности внутри самой РФ.

Попытка навязать восставшему Донбассу идеологию русской ирреденты, которую мы наблюдали со стороны московских лидеров русского этнонационализма в марте-мае 2014 года, на мой взгляд, собственно и обрекла на поражение антибандеровские восстания на Восточной Украине за пределами Донецкой и Луганской областей. В областях «коридора» между Донбассом и Крымом (таких как Днепропетровская, Запорожская, Одесская) доля украинского населения гораздо выше, чем в Донецке и Луганске, и лозунги вроде «мы русские и должны присоединиться к России» вызвали в них лишь эскалацию украинского национализма и жесткие меры против диаспор русских.

В целом, интерпретация крымских событий через призму концепции русского ирредентизма только укрепила украинский этнонационализм и процесс превращения его в государственную идеологию Украины.

Естественно, теория о «трех составляющих единого русского народа» не встретила восторженного приема и в Белоруссии, которая вообще-то была и остается настроенной весьма позитивно к стратегическому союзу с Россией. А претензии русских националистов на северные области Казахстана и резко отрицательное отношение нацдемов к трудовым мигрантам из Средней Азии ударили по перспективам евразийской интеграции и инициировали рост русофобских этнонационалистических настроений в этих постсоветских азиатских республиках (что может отразиться и на положение русских в этих республиках, которым, казалось бы, так озабочены московские русские нацдемы).

К этому необходимо добавить, что призывы превратить Россию в этнонационалистическое русское государство вызывают глубокую озабоченность в регионах компактного проживания нерусских народов России (отдельные области Крайнего Севера, Сибири, Урало-Поволжья, Северный Кавказ). Взрыв этнических национализмов в них прошел в 1990-е и теперь большинство населения этих регионов настроены весьма лояльно к центральной власти, но даже лояльным нерусским гражданам России не очень нравится, когда их пытаются убедить, что очень скоро они будут жить не как полноправные граждане нашего общего российского дома, а как представители нацменьшинства исключительно русского государства.

Их терзают смутные сомнения: не окажутся ли они в условиях схожих с теми, в каких оказались русские в этнонационалистических государствах Прибалтики (дискриминация русской диаспоры в которых вызывает законные протесты самих русских националистов)? Естественно, все это не укрепляет межнациональное согласие в России и даже напротив, провоцирует ренессанс националистически идей, прочно подавленных во время путинского «укрепления вертикали» в начале 2000-х.

И это не говоря уже о том, что идеологии русского ирредентизма и либерального фундаментализма по сути – две стороны одной медали. И та, и другая рисуют Россию агрессивным государством, не уважающим территориальную целостность соседних государств, стремящимся к переделу границ и отъему у постсоветских независимых государств части их территорий.

Западу выгодно изображать Путина русским этнонационалистом с экспансионистскими замашками, а настоящие русские этнонационалисты хотели бы сделать так, чтоб этот жупел западной пропаганды стал правдой.

Трудно не согласиться с Б. Межуевым в том, что победа ирредентистов приведет лишь к «продолжению конфликта», причем, не только конфликта России и Запада, но и множества конфликтов на постсоветском пространстве (многие из которых, пока только намечаются и в при другом раскладе никогда не перейдут в «горячую стадию»).

С другой стороны «геополитический реализм» выглядит слишком уж беззубо по сравнению с жесткой поступью западного неолиберального империализма. Ведь рассуждения о праве каждой страны вступать в любой союз – это лишь фасад либерального фундаментализма, а его подоплека – распространение неолиберальных западных ценностей по всему миру, подавление всех антилиберальных «очагов» сопротивления, какую бы они ни имели природу – правую, левую, христианскую или мусульманскую. В этом свете робкие попытки обезопасить себя перед агрессией НАТО в виде присоединения Крыма – акт реактивный (лично я уверен, что Путин, известный своей симпатией к либеральным ценностям, никогда бы на это не пошел, если бы в марте 2014 года ситуация не представлялась ему просто патовой).

Парижские студенты мая 1968 призывали: «Будьте реалистами – мечтайте о большом!». В этом смысле наши «геополитические реалисты» вряд ли реалисты. Межуев прав и в том, что мы должны предложить свой цивилизационный проект, который по масштабу если не уступал, то хотя бы был сравним с проектом неолиберализма. Это и будет настоящим «реализмом, мечтающем о большом». И на мой взгляд таков евразийский проект «государств — материков».

То, о чем пишет Межуев в своей статье, мне сразу же напомнило концепцию, изложенную в известной статье евразийского геополитика Константина Александровича Чхеидзе «Лига наций и государства-материки», опубликованной в журнале «Евразийская хроника» в 1927 году. В ней Чхеидзе отвергал утопию общечеловеческой цивилизации и указывал, что Лига наций представляет собой вовсе не мировое правительство каковым она себя хотела бы считать, а предшественника руководящего органа «Соединенных штатов Европы», так как хотя в ней и представлены самые разные государства мира, служит Лига прежде всего европейским интересам (является «мировой диктатурой Антанты»).

С другой стороны, согласно Чхеидзе, уходит в прошлое эпоха национальных государств, и в той же Европе, наряду с процессом дифференциации и возникновения запоздалых слабых государств-наций (Польша, Чехословакия), явственно заявляет о себе тенденция государственного самоопределения всей европейской цивилизации (пока что, как уже говорилось, под фасадом фиктивного «мирового правительства»).

Кроме того, пробуждаются Азия и исламский мир тоже ищут своего государственного выражения.

По мнению Чхеидзе, все человечество разделено на несколько цивилизаций: европейскую, российско-евразийскую, американскую, исламскую (ближневосточную и североафриканскую) и азиатскую (дальневосточную). Все они равноправны, и ни одна из них не может претендовать на роль «мирового жандарма». Каждая цивилизация создает свое политическое пространство («государство-материк» или «государство-мир»): это может быть единое, имперское государство (как расширявшаяся в те времена Японская империя), федерация (как Россия-Евразия, называемая тогда СССР), конфедерация (как выраставшие из Лиги наций «Соединенные штаты Европы») или совокупность формально независимых государств, входящих в сферу влияния государства-ядра (как США и другие государства обеих Америк с точки зрения «доктрины Монро»).

Выбор того или иного «государства-материка» или «государства-мира» определяется не капризом «демократических выборов», вознесших к вершинам власти партию с той или иной геополитической ориентацией, потому что толпа на время поверила ее лозунгам, а общей исторической судьбой. Так, Украина, с точки зрения евразийской геополитики, не имеет выбора – стать ей частью европейской или российско-евразийской цивилизации: общая историческая судьба связывает украинцев (за исключением «западенцев») с Россией.

Выбор перед ней другой – быть ей полноправным членом евразийского союза государств или быть вытесненной в лимитрофную зону, превратиться в буфер между Россией и Западной Европой – вроде стран Прибалтики или Польши и вообще восточно-европейских режимов. Быть буфером – незавидная судьба, ведь на буферном пространстве решаются конфликты великих держав, дабы избежать их контактного прямого взаимодействия, но, видимо, определенных украинских политиков это не смущает…

Конечно, схема Чхеидзе несколько устарела: так, на место Японской империи пришел Китай, Европа обрела свое государственное выражение, но при этом она сильно зависит от Америки, а последняя слишком долго хотела быть «мировым жандармом», хотя с приходом Трампа, возможно, она станет больше ориентироваться на доктрину панамериканизма. Но в этой схеме не устарело главное – идея многополярности мира существования многих политических цивилизационных миров и лимитрофов, которые смягчали бы напряженность между ними.

Вернусь к тому, с чего я начал. Я совершено согласен с Б. Межуевым в том, что интеллектуалы-патриоты России сейчас должны приняться за разработку доктрины многополярного мира, на базе которой Россия могла бы вести переговоры с Западом. И я считаю, что при разработке этой доктрины следует учесть разработки классиков евразийской геополитики – Савицкого, Трубецкого и Чхеидзе.

Рустем Вахитов - кандидат философских наук, доцент Башкирского государственного университета (г. Уфа), исследователь евразийства и традиционализма, политический публицист