Межгосударственные границы в регионе сложились после распада испанской колониальной империи. Странообразование было и выглядит довольно искусственным. Это заведомо ведет к пограничным конфликтам, большинство которых, впрочем, имело место еще в ХIХ веке. На прошлое столетие пришлись лишь «война Чако» между Парагваем и Боливией в 30-е годы, а также «многосерийный» конфликт Перу с Эквадором (который был урегулирован лишь в конце 90-х). Надо заметить: почти все межгосударственные границы в Южной Америке проходят либо по непроходимой сельве, либо по Андам, что крайне затрудняет вооруженную борьбу.

Латинская Америка – самая демократическая часть света. Только здесь сохранилась настоящая борьба правой и левой идеологий

В Центральной Америке единственным местным конфликтом была «футбольная война» 1969 года между Сальвадором и Гондурасом (футбол, конечно, был лишь поводом, но не причиной). Зато именно на этот регион пришлись интервенции со стороны США – в Никарагуа, Доминиканскую Республику, Гренаду, Панаму. Во всех случаях жертвами становились страны, не имевшие возможности оказать какое-либо сопротивление. Единственным исключением стала Куба, именно поэтому интервенция 1961 года в «заливе Свиней» быстро и позорно провалилась. В Южной Америке атаке извне подверглась лишь Аргентина (впрочем, она же и спровоцировала нападение): в 1982 году она героически боролась с Великобританией за Фолкленды, но из-за технической отсталости была разгромлена («Жертва Фолкленда»). Кубинцы же «пошли вовне» (в Эфиопию и Анголу) добровольно и чрезвычайно успешно. В 70–80-е годы армия Фиделя как по техническому оснащению, так и по уровню боевой и морально-психологической подготовки была на голову выше любой латиноамериканской.

При этом на протяжении всей истории данного региона главными конфликтами были не межгосударственные, а внутренние. Во-первых, политические, во-вторых, криминальные. В первом случае речь идет о борьбе левых (правых) партизан против правого (левого) режима страны. Во втором – о действиях очень мощных криминальных группировок, особенно, конечно, наркомафии. Результаты разные. Например, в Никарагуа (где правые партизаны воевали против левого правительства) и Сальвадоре (где ситуация была обратной) конфликты удалось урегулировать путем национального примирения, сейчас в обеих странах бывшие противники ведут между собой только политическую борьбу. Вооруженные силы Перу («Тихая гроза морей») одержали верх в тяжелейшем многолетнем противостоянии с маоистской группировкой «Сендеро Луминосо», то есть конфликт был разрешен в результате военной победы. Мексика и Колумбия сражаются до сих пор – как против левых партизан, так и против наркомафии. Впрочем, в Мексике герильяс весьма слабы, а в Колумбии их вроде бы удалось склонить к примирению. Но с наркомафией договориться не удастся. И она на данный момент как минимум не проигрывает войну. Так, Мексика по числу насильственных смертей почти не уступает Ираку и Сирии, при этом во многих городках на севере страны не осталось ни одного полицейского (они либо убиты, либо уволились и уехали).

Схожая ситуация в Бразилии, где политических партизан нет, но криминалитет (не только наркомафия) чрезвычайно силен. Проходившие в стране чемпионат мира-2014 по футболу и Олимпийские игры-2016 потребовали проведения армией масштабных войсковых операций, чтобы умерить преступность хотя бы на время соревнований. Экономический кризис привел к колоссальной криминализации в Венесуэле.

Храмчихин Александр

Из-за бесконечных внутренних войн мексиканская («Мафия в наступлении») и колумбийская («Восемь дивизий против мафии») армии стали очень специфическими с точки зрения организации. Они огромны по численности личного состава, но неспособны вести классическую войну. У них почти или полностью отсутствует соответствующая техника: танки, БМП, САУ, РСЗО, боевые самолеты, подлодки, корабли и катера с ракетным оружием. Морская пехота не обеспечена десантными кораблями и воюет за сотни километров от побережья. По сути эти армии являются огромными внутренними войсками. Вооруженные силы других стран если и отличаются, то непринципиально.

Кроме того, поскольку Латинская Америка была «задним двором» США, Вашингтон традиционно поставлял сюда устаревшую технику, которую проще было подарить (а потом зарабатывать на ее обслуживании), чем утилизировать.

В итоге основой военно-технической политики латиноамериканских стран является совершенно нехарактерная для других регионов планеты «консервация отсталости». Этим грешит даже Бразилия («Атакующий утиль»), обладающая значительным экономическим потенциалом и весьма мощным собственным ВПК. «Латиносы» закупают в США, Европе, Израиле откровенный металлолом (танки «Леопард-1», штурмовики «Скайхок», истребители «Кфир» и т. д., и т. п.), причем в ограниченных количествах. Какой в этом смысл – понять крайне сложно. Если у вас мало денег да и воевать не с кем – не покупайте вообще ничего. Металлолом-то брать зачем?

В советский период исключением из правил была Куба, но это в прошлом («Одна и без оружия»). В ХХI веке «белыми воронами» стали Чили и Венесуэла, которые за счет экспорта (меди и нефти соответственно) приобрели значительное количество современной боевой техники. Впрочем, у Венесуэлы это тоже в прошлом («Твою дивизию, Мадуро»). А из-за падения мировых цен на медь гораздо скромнее стала в последние годы и Чили («Анды в союзниках»).

Таким образом, потенциально Латинская Америка – чрезвычайно перспективный оружейный рынок. Здесь по сути всем надо обновлять все. Но этот потенциал вряд ли реализуется хотя бы на четверть, поскольку указанные выше тенденции слишком устойчивы.

В политическом плане, как ни удивительно это прозвучит, Латинская Америка является самой демократической частью света. Потому что только здесь сохранилась настоящая борьба правой и левой идеологий, что всегда считалось основой классической демократии. На Западе этого давно уже нет, там восторжествовала «единственно верная» леволиберальная толерантно-политкорректная идеология, в которой политическое соперничество лишь имитируется. На новые партии, более или менее напоминающие настоящих левых и правых, немедленно навешиваются ярлыки «коммунистов» и «фашистов». На постсоветском пространстве, в Азии и Африке за редчайшим исключением имеют место различные формы авторитаризма. Либо люди голосуют не по идеологическим, а по конфессиональным, этническим и трайбалистским мотивам, что имеет к демократии весьма отдаленное отношение. И лишь в Латинской Америке все «от души», по-настоящему. Поэтому там постоянно чередуются левые и правые политические тенденции. Сейчас восходит «правая волна» (чему способствовала смерть самого харизматичного в мире левого политика ХХI века Уго Чавеса), но ее неизбежно вновь сменит левая. Тем более что левая идея укоренена в этой части света гораздо сильнее, чем на других континентах.

Помимо реальной многопартийности и идеологической борьбы имеет место не менее реальное разделение властей, при котором возможен даже импичмент президента. В последние годы через эту процедуру де-юре прошла Бразилия и де-факто – Перу.

И именно латиноамериканский опыт лучше всего свидетельствует о том, что демократия не является панацеей ни от преступности, ни от коррупции, ни от массовой нищеты. Демократия лишь инструмент, который может быть как очень эффективен, так и абсолютно бесполезен, а иногда вреден. Это зависит от этноконфессиональных особенностей конкретной страны, ее геополитического положения и от множества других факторов. Обожествление, равно и априорное отрицание демократии, – просто неспособность критически мыслить и видеть факты.

Заголовок газетной версии – «Металлолом и демократия»

Александр Храмчихин,
заместитель директора Института политического и военного анализа