Недавняя речь президента Байдена «AUKUS объединит наших моряков, учёных, промышленность для сохранения и расширения нашего превосходства» в сочетании с беспрецедентной сделкой по созданию в Австралии атомного подводного флота (на сегодняшний день АПЛ имеют только ядерные державы, причём не все) знаменует, кроме всего прочего, и решительный поворот в военно-политической доктрине континента.
Что Австралия — хотя, на первый взгляд, её островное положение тому способствует — не пользуется статусом «блестящей изоляции», но послушно следует в кильватере политики США в качестве страны с ограниченным суверенитетом (участвуя, например, в различных военных кампаниях США), давно известно. Это признаётся и самими австралийскими политиками.
Объяснение простое и заключается в географии. Если посмотреть на карту, видно, что с севера над континентом нависает огромным полумесяцем Индонезия плюс Папуа — Новая Гвинея (для большей наглядности надо было бы сказать «с юга», поскольку австралийцы суть антиподы).
Причём не просто нависает. Австралия — страна относительно малонаселённая (всего 25 млн чел., что при её огромной площади немного), с маленькой армией (30 тыс. чел.) и флотом (14 тыс. чел.). И при этом весьма богатая. По ВВП на душу населения — примерно десятое место в мире.
С индонезийско-океанийским полумесяцем всё в точности до наоборот.
Население Индонезии — 276 млн чел. (4-е место в мире), это не считая папуасов и пр., то есть в десять раз больше австралийского. Тогда как с богатством всё иначе. Индонезийский ВВП на душу населения — $3870 (117-е место в мире), папуасский — $2530 (133-е место в мире) против $57 200 у австралийцев. Меньше в 15, а то и 20 раз.
Многочисленное и бедное население полумесяца отделяет от малонаселённой и богатой Австралии лишь относительно (по океаническим масштабам) неширокая водная преграда. Преодолевали же её на лодках в доисторические времена первые мигранты из Океании. То есть перед Австралией давно уже стоит перспектива хорошо сейчас знакомого европейцам великого переселения народов — только в варианте Южного полушария. Что является для неё вызовом или, говоря по-простому, кошмаром. Маленький австралийский флот не в состоянии остановить людскую лаву.
Ситуация как с монгольской угрозой Японии в XIII веке, когда её покорение казалось неизбежным, и лишь божественный ветер (по-японски «камикадзе»), разметавший огромный флот нашествия, уберёг потомков богини Аматэрасу. Или с римской Британией в V в. от Р. Х., которой повезло меньше. Когда Рим увёл свои легионы, англы и саксы, приплывшие на лодках или ладьях с континента, стремительно её покорили.
Понятно, что покровительство современного Рима, то есть Америки, австралийцы считали жизненно важным — ибо «иначе нас сомнут».
Но нынешнее англо-американо-австралийское объединение AUKUS начало свою оборону континента со странного мероприятия — программы строительства атомного подводного флота для Австралии. Бесспорно, АПЛ — мощное оружие, но как оно способно задержать сотни тысяч плавсредств, если с индонезийского полумесяца хлынет волна переселения народов? Самая страшная акула бессильна против массы мелкой рыбёшки. А равно пушка против стай воробьёв.
Против морских коммуникаций Китая в большом Азиатско-Тихоокеанском регионе — другое дело. Атомный подводный флот может быть весьма серьёзным доводом в противостоянии с Поднебесной.
Но как быть тогда с индонезийско-папуасским полумесяцем? Какой божественный ветер остановит гипотетическое нашествие бедных и решительных на богатых и бессильных? Или нашествие, десятилетиями считавшееся серьёзной угрозой, во многом формировавшей внешнюю политику Австралии, вдруг в одночасье перестало быть страшным?
Но почему, собственно? В военном планировании оценивают не намерения, а возможности. Они были, но теперь куда-то исчезли и переселение народов более не страшно?
Неясность полная. Ясно только, что Америка решила активизироваться на тихоокеанском театре и потягаться с Китаем, а Австралию запрячь в пристяжку. Разноплемённых же папуасов более не существует, и бояться их нечего.
То есть раньше ограниченный суверенитет Австралии оправдывался (по крайней мере, в политической риторике) объективной угрозой, а теперь он вообще ничем не оправдывается, кроме хотения США.