В поручении Владимира Зеленского премьер-министру Украины Денису Шмыгалю тщательно проработать вопрос о переименовании России в Московию больше всего поражает оборот «тщательно проработать». В принципе, иной раз люди тщательно прорабатывают и глупости – например, монахи Шпренгер и Инститорис в свое время написали обстоятельный труд по вопросам изобличения ведьм. Нет сомнения, что со временем на Украине, если она сохранится в нынешнем виде, напишут пособие о том, как правильно, по науке преследовать всё российское, но пока в вопросах украинской русофобии никакой фундаментальности не наблюдалось. Ни когда сносили в Одессе памятник основательнице города – Екатерине Великой, ни когда запрещали образование на русском языке и преследовали русские книги, ни совсем недавно, когда принимали решение выселить монахов из Киево-Печерской лавры. Все это явно делалось по принципу «бери больше – кидай дальше» – какая уж тут проработка, сплошная нелепость за нелепостью.

Что же касается конкретного решения о переименовании России в Московию, то тут Шмыгалю вообще ничего не надо прорабатывать, вся работа уже сделана до него. И не кем-нибудь, а самим духовным отцом нынешнего киевского режима Адольфом Гитлером, по настоянию которого предполагаемый рейхскомиссариат «Руссланд», который планировалось учредить после занятия немецкими войсками Москвы и регионов вокруг нее, был переименован в «Московию». Правда, с той «Московией» так ничего и не получилось, так как Москва устояла, и враг был от нее отогнан. Очередную «Московию» ждет та же судьба – как говорится, «в мое отсутствие вы можете меня даже бить». Россия от такого решения ни на миллиметр не сдвинется и будет по-прежнему называться так, как того пожелают ее граждане. Однако стиль мышления киевских идеологов эта инициатива характеризует довольно красноречиво. Более того, в ней отразилась вся наша современность.

На первый взгляд, о какой современности можно вести речь? Ведь магия имени – штука крайне архаичная, восходящая ко временам шаманизма, когда считалось, что знание имени человека или духа дает власть над ним. И не просто имени, а истинного имени, сокрытого от непосвященных. Прошепчешь заклинание – и вот уже тебе служит могучий джинн из лампы.

Казалось бы, по мере развития науки этот род суеверия должен был исчезнуть, оставшись уделом каббалистических, розенкрейцерских или аналогичных эзотерических кружков. Но не тут-то было. Именно в ХХ веке магия имени обрела новую силу, утвердившись в трудах серьезных философов, таких как Людвиг Витгенштейн, который провозгласил границы языка границами нашего мышления. Мы, как оказалось, не можем ничего знать о реальности как таковой, мы заперты в словесную клетку, и все, что нам остается, – это игра в слова. Тот же стиль мышления был подхвачен теоретиками и практиками постмодернизма. Слово или изображение приобрело такую силу, какой оно не имело ни в шаманизме, ни в каббалистике, ни в вудуистском культе. Речь уже не шла о том, чтобы управлять реальностью с помощью буковок, написанных на лбу голема. Бери выше – слово стало заменять собой реальность. Под гордым именем симулякра копия стала шествовать по миру, не нуждаясь в оригинале, прямо как гоголевский нос майора Ковалева. 

Информации в мире стало слишком много, и реальность как-то потерялась, стушевалась на ее фоне, подобно тому, как реальные активы и ценности потерялись на фоне рынка всевозможных финансовых деривативов и акций цифровых гигантов. «Ниагара визуальной трескотни», как назвал телевидение Фредрик Джеймисон, привела в области политики, особенно международной политики, которая далека от очевидных нужд потребителя, к систематическому повторению ситуации, которая получила название «Хвост виляет собакой»: аргументация действий и решений событиями и явлениями, которых в реальности не было.

Когда мы говорим о словесной игре в западном обороте, мы чаще всего вспоминаем о политкорректности, которая играет роль «доброго следователя» в отношении общественно-политического словаря. Люди с темным цветом кожи обижаются, когда их называют неграми, тогда их начинают называть афроамериканцами; со временем они начинают обижаться и на это, и их переименовывают просто в «черных»; наконец, их повышают в статусе до «Черных» с заглавной буквы, при этом слово «белый» все равно должно начинаться со строчной. Или, скажем, уже нельзя говорить «беременные женщины», так как это может обидеть мужчин, которые теоретически тоже могут забеременеть.

Эта «добрая» сторона словесной игры под лозунгом «не обидь» тоже тотально репрессивна, однако есть у нее и «злая» сторона – узаконенная практика намеренного обзывания именно с целью обидеть или унизить. Вспомним историю о том, как в 1984 году перед советским посольством в Вашингтоне появилась площадь академика Сахарова, а в 2018 году перед российским – площадь Бориса Немцова, оба раза в пику властям нашей страны. Обзывание руководителей тех стран, которые США записали в «изгои», ложь про их политику и их повседневную жизнь – обычное дело для пропагандистов «демократии». Правда, до того, чтобы переименовывать не нравящиеся им страны, ни мировой гегемон, ни его союзники так и не додумались.

Зато киевские власти четко уловили тенденцию, скрестив реликты шаманизма с «достижениями» постмодернизма. Теперь возникает вопрос: как на это отвечать и нужно ли отвечать вообще?

Российские блогеры на инициативу Зеленского немедленно ответили переименованием Украины в «Подмосковье»; появились и иные, куда более обидные варианты ответа. И в самом деле, какой простор для фантазии открывается! Можно же и не только Украину переименовать, но и ее западных спонсоров. Скажем, на посольство Великобритании взять и прибить табличку «Мелкобриташка». Заслуженно? Вполне.

Но мне кажется, что, упражняясь в таких вещах, мы стали бы участвовать в чужой словесной игре, сам факт участия в которой равносилен проигрышу. На мой взгляд, нынешняя миссия России на поле смыслов состоит в том, чтобы повернуться к реальности и не отгораживаться от реальных проблем тем, что мы будем некрасиво обзывать неприятеля и красивыми словами рисовать наше нынешнее состояние и наши перспективы. Сегодня сотни тысяч наших граждан на фронте сталкиваются с реальностью в самом неумолимом ее виде, не оставляющем места для постмодернистских игр. Этой реальностью не овладеть с помощью заклинаний. Поэтому лингвистические инициативы Киева должны стать для нас не примером для подражания, а полезным образцом того, как поступать не надо.