Итак, в повестку дня введена проблема создания «механизма для расследования нарушений режима прекращения огня». По словам Уорлика, комментировавшего аналогичную ситуацию еще в сентябре прошлого года в интервью азербайджанскому агентству «Туран», принимать решение должны сами стороны. В этом и заключается сенсационность. В конце 2012 года бывший сопредседатель МГ ОБСЕ Владимир Казимиров уточнял, что еще 4 февраля 1995 года было заключено специальное соглашение «Об укреплении режима прекращения огня» с участием трех сторон конфликта — Азербайджана, Армении и Нагорного Карабаха. 18 февраля 1994 года три министра обороны в Москве подписали протокол о том, что по мере прекращения огня будет проводиться развод войск с использованием асимметричного принципа. Казимиров говорил: «Сторона, заявляющая об инциденте, сообщает данные. Другая сторона в пределах 6 часов дает разъяснения. Кроме того, предусматривались контакты на местном уровне. Это не означало, что отстраняется высшее военное и политическое руководство. Но облегчалось контактирование между местными командирами». Главное тут заключалось в том, что согласно условиям соглашения участником этого процесса — помимо Еревана и Баку — назывался и Степанакерт. Поэтому Баку отказался от выполнения этого соглашения, точнее, по словам Казимирова, «абсолютно его замалчивает, как будто это соглашение не было подписано, причем, с прямого одобрения Гейдара Алиева».

Возникает вопрос: означает ли возврат к механизму «расследования нарушений режима прекращения огня» реанимацию условий соглашения от 4 февраля 1995 года или речь ведется о подготовке нового документа, что должно стать предметом переговоров готовящегося на конец года саммита лидеров Азербайджана и Армении. Но и в этом случае Минская группа наверняка будет исходить из практического опыта развода украинских войск и подразделений Луганской и Донецкой народных республик, что сопровождалось участием Донецка и Луганска в переговорном процессе с Киевом при оценке ситуации со стороны специальной мониторинговой миссии ОБСЕ, работающей на стационарной основе. Правда, есть и другой способ остановить военные действия в Карабахе — ввод на линию соприкосновения миротворческого корпуса, к чему пока МГ ОБСЕ не готова, хотя это не противоречит Мадридским принципам по урегулированию конфликта. Не случайно в конце июля нынешнего года Уорлик говорил на пресс-конференции в Баку, что «размещение миротворческих сил и в то же время гарантии международной безопасности должны быть одним из основных факторов в урегулировании любого конфликта». При этом он уточнил, что «этот вопрос не должны упускать из виду обе вовлеченные в конфликт стороны, и он должен быть обсужден во время встреч».

Карабахский конфликт в контексте урегулирования утерял первоначальную эксклюзивность и в отношении его используются наработанные мировым политическим опытом стандартные подходы. В этой связи известный российский специалист в сфере конфликтологии Марина Лебедева обращает особое внимание на участников конфликта и их особенности, от которых зависит дальнейшее развитие событий — продолжится ли конфликт или стороны придут к мирному согласию. «Так, в Нагорном Карабахе азербайджанская сторона с самого начала рассматривала Армению как непосредственного участника конфликта и долгое время отказывалась вести переговоры с представителями Нагорного Карабаха, не видя в нем самостоятельного субъекта, — пишет Лебедева. — В свою очередь, армянская сторона и Нагорный Карабах настаивали на полноправном участии представителей Нагорного Карабаха в переговорах по урегулированию. Аналогичные ситуации не раз возникали в истории, например при обсуждении вопроса об участии палестинцев на переговорах по ближневосточному урегулированию». Проблема в том, что стороны неодинаково видят суть противоречий, а значит по-разному подходят к вопросу, по поводу чего должны вестись переговоры. Степанакерт требует независимости, Ереван до сих пор отказывается публично признать эту позицию, заявляя только о полноправном участии представителей Нагорного Карабаха в переговорах, а Баку настаивает на возврате под свой контроль утраченных территорий.

Внешняя схожесть позиций (но не по сути) лежит в основе нынешнего переговорного процесса в формате Баку-Ереван, что откровенно суживает возможности для урегулирования конфликта. В итоге он усиливался, хотя, на наш взгляд, резкий рост противостояния между Азербайджаном и Арменией с точки зрения логики развития ситуации в Закавказье носит загадочный характер. Например, председатель Исламского комитета России Гейдар Джемаль считает, что «Баку повысил уровень напряженности в Карабахе, решив воспользоваться ситуацией, пока Россия полностью поглощена проблемой Юго-Востока, проблемой Крыма». Зачем? Еще одну интригу вводит радиостанция Deutsche Welle, комментируя угрозы Баку выйти из программы «Восточное партнерство» в знак протеста против критической резолюции Европарламента. По мнению радиостанции, Баку намерен «создать дипломатический вакуум с целью выведения карабахского конфликта из замороженного состояния». И снова — зачем? Оказывается, Москва, «заинтересованная в транзите в Сирию через воздушное пространство Азербайджана, не желает допустить «разогрева» карабахского конфликта, ведет переговоры с Баку о возвращении оккупированных Арменией районов Азербайджану, но не всех, а только пяти, причем постепенно». Кстати, ранее циркулировали слухи и о готовности Москвы ввести войска в Карабах, о чем на днях поведал американский исследовательский центр Stratfor. Одним словом, вокруг карабахского урегулирования возникло слишком много политического шума. Пока же очевидно только то, что МГ ОБСЕ решила вернуться назад, заявляя о необходимости расследования нарушений режима прекращения огня, а Мадридские принципы оттесняются в зону «маркетингового» эксперимента на фоне разворачивающейся большой геополитической игры на Ближнем Востоке, эхо которой уже доносится до Закавказья.