В начале прошлого столетия Персию разделили на сферы влияния Великобритания и Россия, чему отсталая феодально-аграрная страна со слабой экономикой и армией оказалась не в силах воспрепятствовать. В Первую мировую Тегеран формально соблюдал нейтралитет, однако не смог помешать боевым действиям на своей территории турок против англичан и русских. После революции мы страну оставили, там, как и в России, заполыхала гражданская война. В результате к власти пришел Реза-хан Пехлеви. Профессиональный военный, он начал службу в состоявшей из терцев Персидской казачьей бригаде, представлявшей собой едва ли не единственное по-настоящему боеспособное подразделение армии последнего правителя из династии Каджаров – Султана Ахмад-шаха, к слову, воспитанного, как и его отец, русскими советниками. Служил исправно и в 1919-м надел генеральские погоны, спустя четыре года занял кресло премьер-министра, а еще через пару лет низложил своего сюзерена и взошел на трон. Так родилась династия Пехлеви.

Шах-реформатор

Реза-хан видел себя наследником парфянских царей Карен-Пехлевидов или, как их еще называли, Аршакидов. Ни в каком родстве, правда, он с ними не состоял. Но для монарха представлялось важным другое: парфяне принадлежали к индоиранским народам, то есть были арьями, создавшими сильное государство. Их войско в битве при Каррах разгромило римские легионы Красса – 53 год до Рождества Христова. Все это настолько импонировало Резе-хану, что свою державу в 1935-м он так и назвал – Страной арьев, то есть Ираном. Новый шах понимал, что переименовывай-не переименовывай, но отсталая в военно-экономическом отношении аграрная страна обречена на повторение судьбы своего восточного соседа – Индии, нещадно эксплуатировавшейся наиболее жестоким из всех мировых колониальных хищников – Великобританией, поэтому, не мешкая, приступил к модернизации. Благо, положительный пример перед его глазами был в лице Мустафы Кемаля, также в прошлом простого офицера, сумевшего захватить власть на обломках Османской империи и весьма успешно проводившего реформы в созданном им государстве. Иранский шах стал частым гостем в Анкаре и даже подумывал ввести у себя по примеру Турции республику и стать ее президентом.

Результат оказался впечатляющ, во многом благодаря сотрудничеству Тегерана с соцстранами

Реза-хан начал строить железные и шоссейные дороги, взамен шариата ввел гражданское судопроизводство, на базе родной казачьей бригады приступил к созданию боеспособной и соответствующей западным стандартам армии. Но что еще важнее, монарх загорелся желанием трансформировать менталитет своих подданных и приступил к возрождению всего того, что напоминало бы о доисламском прошлом Ирана. По-своему вполне понятный шаг: в VII веке арабы завоевали державу Сасанидов, стоявшую в сравнении с кочевыми племенами Аравийского полуострова на более высокой ступени культурного развития. «Покоренные персы оказали, – признавал известный иранский богослов-шиит Муртаза Мутаххари, – ценные, не поддающиеся описанию услуги исламской цивилизации и приложили больше усилий для процветания и распространения этой религии, нежели все другие мусульманские нации, включая даже самих арабов».

Персы, замечу, внесли огромный вклад и в достижения мусульманской средневековой науки. Кроме того, зороастризм, исповедуемый Ахеменидами, Сасанидами и Аршакидами, оказал существенное влияние на созданную Мохаммедом религию. На этом фоне не вызывает удивления, что шах вместо исламского лунного календаря ввел солнечное летоисчисление и вернул названия древних персидских месяцев, иранцы стали отмечать новый, немусульманский с точки зрения своих исторических корней праздник – Навруз, взамен отмененных феодальных титулов появились фамилии, женщины снимали чадру и получили возможность делать карьеру. Главное же – благодаря Резе-хану (опять же по примеру его коллеги Ататюрка) в стране появилось бесплатное обязательное всеобщее начальное и среднее образование.

Но, как известно, любой реформатор воспринимается обществом неоднозначно. Как здесь ни вспомнить два примера из совершенно разных эпох: отменившего долговое рабство в Афинах Солона и уничтожившего крепостное право Александра II. Первый по сути отправился в вынужденное изгнание, судьба второго оказалась еще трагичнее. Нетрудно предположить, что недовольство реформами Резы-хана выражало прежде всего ущемленное в правах и привилегиях шиитское духовенство. Впрочем, с противниками шах не церемонился, поэтому каких-либо активных выступлений против не происходило. Однако в отличие от Турции реформы в Иране не были доведены до конца и протестный потенциал постепенно накапливался, чтобы выстрелить в 1979-м. Отчасти произошедшее в стране можно охарактеризовать удачным термином, введенным Александром Дугиным: археомодерн. В отношении Ирана это нужно понимать следующим образом: европеизированная и секуляризированная элита и пребывающая в традиционной системе ценностей основная масса населения. Ситуация похожа на ту, что сложилась у нас вследствие реформ Петра I. В России результат дал о себе знать через двести лет. В Иране взрыв произошел значительно раньше.

Но не будем спешить. Во второй половине 30-х Реза-хан, как «истинный ариец», не мог не симпатизировать рожденным в недрах Третьего рейха идеям об «избранности» арийской расы. Другое дело, что вряд ли он разделял расистские теории, просто ему импонировала (как и многим на Западе) принятая в фашистской Германии арийская символика. Но расизм со стороны европейцев и ему, и его подданным, думается, почувствовать пришлось – со стороны британцев, видевших начиная с XVIII века подобные Ирану страны сырьевыми придатками к своей империи. Отношение русских было иным, но царская империя канула в Лету, а с Советским Союзом у шаха сложились непростые отношения. Достаточно сказать, что в 1938-м он отказался продлить торговое соглашение с Москвой и выступил инициатором создания оборонительного союза в регионе, состоящего из Ирана, Турции, Афганистана и Ирака. Увы, Тегеран не учитывал ни все большего вовлечения Анкары в орбиту германского влияния, ни зависимости Ирака от Великобритании. В конченом счете с началом Второй мировой Реза-хан объявил нейтралитет. Но сохранить его оказалось невозможно. Во-первых, Берлин планировал втянуть Иран в войну, заменив шаха на более сговорчивого правителя и поставив под контроль персидскую нефть. Об этом были осведомлены и в Лондоне, и Москве, а тут еще на беду в апреле 1941-го в соседнем Ираке была предпринята попытка профашистского переворота («Плохо смазанная ось»), подавленная англичанами, спустя четыре месяца оккупировавшими вместе с Красной армией Иран. Реза-хан лишился трона и отправился в ЮАР, где и отошел в мир иной спустя три года. Как написал историк Петр Мультатули: «До конца своих дней он (Реза-хан. – И. Х.) любил наизусть цитировать Пушкина и накрывался вместо одеяла николаевской русской шинелью». Напомню, что Николай I всю жизнь спал на походной кровати и укрывался шинелью.

Сурового шаха сменил сын – Мохаммед Реза Пехлеви. Получивший европейское образование, увлекавшийся авиацией, а главное – слывший в глазах как иранской элиты, так и советских и западных дипломатов человеком нерешительным, новый правитель, как многим казалось, станет марионеткой в руках Лондона и Москвы. Мохаммед Реза действительно вынужденно присоединился к антигитлеровской коалиции и в 1943-м объявил войну Германии. Однако постепенно ситуация менялась. В 1949 году шаха едва не убил стрелявший в него коммунист – член Народной партии Ирана. Партия была разгромлена, власть монарха укреплена. Да и сам правитель шаг за шагом демонстрировал наряду со стремлением к единоличной власти желание продолжать выбранный отцом курс на модернизацию. Без нефтедолларов это представлялось трудной задачей. А на иранское черное золото уже с вожделением смотрели американцы, готовые потеснить британцев. Разумеется, для контроля над сырьевыми ресурсами страны нужно было иметь карманного правителя, однако таковым не был ни Пехлеви, ни ставший в 1951-м премьер-министром Мохаммед Мосаддык, разделявший выбранный повелителем курс. При этом, по словам ираниста и одного из крупнейших отечественных экспертов по Ближнему востоку Игоря Панкратенко, на первых порах правительство умудрялось управлять государством практически без привлечения нефтяных доходов. Но так продолжалось недолго: пробыв меньше года в кресле премьера, Мосаддык национализировал нефтяные запасы страны, отправил британских специалистов на берега Туманного Альбиона, а в ответ на протесты Лондона попросту разорвал с ним дипотношения. В Вашингтоне не то чтобы сочувствовали распадавшейся империи, но понимали, что строптивый премьер вряд ли предоставит нефтяные скважины в распоряжение США. К сожалению для Белого дома, поступить с Ираном так, как спустя полвека с Ираком, Югославией и Ливией, в 50-е не представлялось возможным, поэтому ЦРУ инициировало переворот против несговорчивого премьера. Для Мосаддыка ситуацию усугубил его конфликт с шахом: премьер полагал, что монарх в Иране должен сидеть на троне, но не вмешиваться в управление. Реза Пехлеви подобную точку зрения не разделял, хотя ему пришлось на время покинуть страну.

Свергнут за светскость

После свержения Мосаддыка шах оказался, на первый взгляд, всецело зависим от США, целью которых была эксплуатация природных и сырьевых ресурсов Ирана. Этим, повторю, занимались и предшественники американцев – британцы. Созданная ими Англо-Иранская нефтяная компания, (АИНК), по словам Панкратенко: «Постоянно «забывала» выплачивать Ирану предусмотренную концессионным соглашением компенсацию, ссылаясь на необходимость переоснащения добывающих мощностей и ростом расходов на обслуживание месторождений и дополнительную геологоразведку… Кроме того, сумма платежей была фиксированной и выплачивалась в фунтах стерлингов, а ее размер никак не зависел от падения или роста курса этого самого фунта».

Приведенная цитата не вызывает удивления: англосаксонская цивилизация рассматривает весь остальной мир как сырьевой придаток, призванный удовлетворить ее потребности. Это прекрасно понимал Мосаддык, закончивший свои дни под домашним арестом. Однако Пехлеви, с одной стороны, пытался лавировать между преданностью заокеанскому сюзерену (а у США нет союзников, есть только вассалы), с другой – последовательно осуществлял курс, целью которого было добавить к своей державе приставку «сверх». Результат оказался впечатляющ во многом благодаря сотрудничеству Тегерана с соцстранами. С помощью СССР, в котором, к слову, шах побывал трижды, был построен Исфаханский металлургический комбинат, а оружие Пехлеви закупал не только в Штатах, но и в СССР. Благодаря нефтедолларам в 70-е военные расходы страны увеличились в 20 раз. Панкратенко на этот счет приводит следующие данные: «В период 50–70-х годов на нужды армии расходовались совершенно потрясающие цифры – от 25 до 30 процентов государственного бюджета, а численность армии превышала 400 тысяч человек».

Шах был на пути к тому, чтобы превратить Иран в сильнейшее государство на Ближнем Востоке, но допустил ошибку, стоившую трона

Как результат к концу правления Пехлеви ракетная система ПВО Ирана уступала только советской и американской. Вертолетный парк превзошел натовский (без учета американского). В те годы в Штатах обучались около трех тысяч иранских офицеров. Помимо США, Пехлеви отправлял будущую военную элиту учиться в Великобританию да и на военных советников не скупился – к 1979-му их в Иране находилось, если принимать в расчет технических специалистов, около восьми тысяч. Чем же руководствовался монарх в военной политике? Панкратенко дает следующий ответ: «Позже шах напишет, что нейтралитет, которого придерживался Иран в области внешней политики в течение 150 лет, ничего хорошего не принес, и поэтому необходимо смело избрать свой путь, чтобы, с одной стороны, приобрести себе достойных союзников, а с другой – добиться уважения других государств».

Но главное, на мой взгляд, достижение Пехлеви в том, что ему удалось остановить утечку мозгов из страны – данную проблему, увы, пока не решило наше руководство. Словом, осуществляя политику модернизации, шах был на пути к тому, чтобы превратить Иран в сильнейшее государство на Ближнем Востоке, но допустил серьезнейшую ошибку, стоившую трона: пытался сочетать модернизацию с вестернизацией сознания иранцев. «Белая революция» и без того была крайне противоречивым внутриполитическим курсом, затрагивавшим не только военное строительство. В мусульманской стране Пехлеви проводил в сущности антиисламскую политику.

На фотографиях из Тегерана тех лет молодые люди, одетые по последней моде, отплясывающие на дискотеках, точно такие же, как их сверстники в Париже или Нью-Йорке. Отсюда делается вывод: Иран был вполне европеизирован, а Хомейни вернул его в эпоху Средневековья. Это не совсем так. На фотографиях только верхушка айсберга. Подавляющая часть населения, в том числе и образованная, придерживалась мусульманской системы ценностей и была настроена антизападно. Недаром среди тех, кто выступил против шаха в 1979-м, оказались студенты – будущая интеллектуальная элита, благодаря ей современный Иран добился впечатляющих успехов в военно-научной сфере.

Отдельная тема – взаимоотношения Пехлеви с шиитским духовенством. Безусловно, шах был националистом и патриотом, время от времени использовавшим происламскую риторику. Но не более, ибо, как писала одна из ведущих отечественных иранистов Елена Дорошенко: «Прошахский идеолог, Сейид Хосейн Наср, получивший образование в Гарвардском университете в области геофизики, но посвятивший себя изучению истории и философии религий, преимущественно ислама, в своих исследованиях пытается примирить Восток и Запад». Подобное немыслимо без некоторой секуляризации сознания, что для шиитского духовенства остается неприемлемым. Дорошенко отмечала: «С момента проведения социально-экономических преобразований в Иране шахский режим находился в непрекращавшейся конфронтации с шиитским духовенством. Шах категорически отвергал право духовенства вмешиваться в политику». Но ислам в принципе неотделим от политики.

Таким образом, монарх, как мне представляется, не пытался служить религии полумесяца, а старался интерпретировать ее в своих интересах. Что касается националистических идей, то они, как писал Мутаххари, противоречат основам мусульманского учения. А именно национализм стал идеологическим фундаментом шахского Ирана. В работе, посвященной вооруженным силам Исламской Республики, востоковеды Владимир Сажин и Юрий Бондарь подчеркивают: «В 70-е годы наблюдалась интенсификация идеологической обработки личного состава ВС Ирана в духе монархизма и культа шаха».

Нужно также отметить, что в массовом сознании утвердился стереотип о реакционности мусульманского духовенства и о его вине за интеллектуальную и научно-техническую деградацию Ирана после свержении шаха. Так, в рецензии на книгу Голяма Резы Афхами «Жизнь и эпоха шаха» Константин фон Эггерт пишет: «Иранская революция – одно из главных событий ХХ века, которое отбрасывает свою мрачную тень на события века ХХI. Установление в Иране исламистского теократического правительства с мессианскими претензиями да еще стремящегося обладать оружием массового уничтожения, вдохновляло и будет вдохновлять мусульманских экстремистов во всем мире». Но современный Иран как раз-таки, напротив, весьма активно борется с экстремизмом.

В завершение – о двух вещах. Я уже говорил, что в политике не бывает друзей («Между космосом и халифатом»). У каждой страны и ее лидера исключительно интересы и выгода, расчет – хорошо, если государственных, а не личных интересов. Но это правило. А оно, как известно, знает и исключения. Таковым для венценосной семьи Пехлеви стал Анвар Садат – президент Египта. Когда США в лице Джимми Картера отказали свергнутому шаху в убежище, а власти Панамы, куда он намеревался отправиться, готовились к его экстрадиции, что по сути означало смертный приговор, именно Садат, безусловно, рискуя безопасностью страны, принял бывшего правителя и его семью. (Тема революции 1979-го требует отдельного разговора).

Чем судьба Мохаммеда Резы Пехлеви весьма поучительна для нас? И мы, и Иран, и Китай, и Северная Корея – чужие на празднике жизни, устроенном евро-атлантической цивилизацией для себя. Готовы ли мы смириться с этим? Названные страны – нет. Что касается России, то не берусь сказать, но полагаю, читатели согласятся: одна из главных задач президента – создание новой элиты, образованной, но не космополитичной, равно как и не номинально традиционалистской, дабы не повторить ни ему, ни его преемнику судьбу иранского шаха, чьи ошибки учло руководство современного Ирана, отказавшееся от двух крайностей – неудачного эксперимента с вестернизацией и полного разрыва с достижениями западной цивилизации, что привело к серьезным потерям в ходе ирано-иракской войны. В наступившем тысячелетии Иран, несмотря на санкции и серьезнейшие внутриполитические проблемы, идет путем синергии, уже добившись существенных успехов в научно-технической области и сохранив традиционный ценности, определяющие характер его уникальной цивилизации.

Игорь Ходаков,
кандидат исторических наук